Димитр Коруджиев - Невидимый мир

Н. Сколько времени занимает такой подъем?

П. В моем случае — месяца три. Суди сам.

Н. Мне так тебя жалко — ты снова вернешься туда.

П. В компании с тобой. Это уже легче.

Н. А сколько времени мы будем спускаться вниз?

П. Несколько дней… Несколько недель… Следующий, вероятно, уже предполагает, кем он будет.

Н. Знаешь, в одном я уверен.

П. В чем?

Н. Он будет хорошим психиатром. Как мы…

П. Мы были хорошими психиатрами? Обо мне шла такая молва…

Н. И обо мне…

П. Ты чувствуешь, становится темнее.

Н. Да, и теснее…

П. Мы скользим вниз… Время еще есть, ты привыкнешь к мысли о существовании там, внизу.

Н. Ты ненавидишь его?

П. Кого?

Н. Следующего.

П. Нет, жалею.

Н. Смотри-ка… А почему ты тогда сказал, что ты забыл, каков твой жребий?

П. Я то забываю, то вспоминаю… Это неопасно. Амнезия наступает постепенно, но, когда она уйдет, я снова буду знать все о себе.

Н. А я спокойно дождусь его действий.

П. Придет день, когда твое появление смутит его, увидишь.

Н. (гордо). Ты так думаешь?

П. Разумеется. Ты был так независим.

Н. (все так же гордо). Он поймет, что моя оценка бескомпромиссна.

П. Совершенно верно. Ты немного смягчился сейчас, когда тебя вытесняют, но, когда ты снова пойдешь наверх, все твое к тебе вернется.

Н. А потом — опять вниз, уже втроем.

П. Ничего не попишешь.

Н. Как это получилось? Не успел я понять, не успел оглянуться…

П. А миф уже сверлил в тебе отверстие… Намного раньше, чем ты стал оглядываться по-настоящему. Мое появление, единство твоего и моего восприятия тех двух умерших…

Н. Следующий… тоже будет одинок?

П. Не знаю. Вероятно. Очень вероятно.

Н. И останется ассистентом?

П. Почти наверняка.

Н. Такая наша судьба.

П. Едва ли он будет давить на нас так, как ты давил на меня.

Я окажусь в нескольких шагах от костра. Буду стоять неподвижно, не отводя глаз от огня, а фигурки, уже ставшие четырьмя стариками, будут на меня смотреть. В огне, может, будут потрескивать какие-то сухие колючки, набреду я, быть может, на пастухов.

— Что с тобой, паренек? — спросит один из них. — Ты не болен?

Я ничего не отвечу.

— Паренек, что с тобой?

— Мне сорок, дедушка. Был когда-то паренек…

— Так и я еще не дедушка…

Они засмеются, потом опять взглянут на меня с тревогой.

— Да ты, похоже… Присаживайся.

— Нет, не нужно.

— Присаживайся…

— Присаживайся…

— Присаживайся…

Они будут повторять одно и то же.

Не сказав больше ни слова, я пойду дальше. Другого костра видно не будет, и двигаться я буду по наитию. Сверну в сторону, еще в сторону, без тропы, буду спотыкаться о комья земли. Буду чувствовать спиной испуганные взгляды людей у костра, старых людей, которые привычно крестятся и произносят: «Помоги ему, господи…»

Они будут смотреть мне вслед, пока не потеряют из виду. Поле будет по-прежнему ровным, я буду идти без цели. Все так же спотыкаясь о комья…

Пройдет много времени.

Когда я обернусь… тот костер, мимо которого я прошел, единственный мой ориентир, уже исчезнет. Я странно потеряюсь в этом поле, по которому двигаюсь зигзагами, один — в границах его, очерченных дворами, домами и голосами. Голосами? Я обернусь на четыре стороны света. Ничего не услышу. Посмотрю наверх, чтоб увидеть, как вереницей тянутся облака. Голова закружится от голода, и я упаду навзничь. Безвольно, закрыв глаза.

Пройдет много времени.

Я почувствую, что мне становится зябко, и встану. Будет болеть спина. Вперед, снова вперед… На ботинках тонкие подметки, может быть, они оторвутся. Дальше — носки, кожа. Задолго до того, как покажутся дворы и дома, я подойду к другому костру. Старые люди у костра скажут мне: «Присаживайся, паренек…» Но пойду дальше, свернув с тропы, по которой ходят они. Почему — не знаю. И снова попаду не туда, куда надо, а наткнусь на третий костер. И так далее. Костры — это первый круг, дворы и дома составляют следующий.

Я снова упаду.

Старые люди, если вы тогда меня найдете, понесете ли вы меня на руках?

Далеко отсюда, в клинике, профессорский телохранитель будет плакать.

Перевод Н. Глен.

Двадцать лет назад я с радостью отбыл из казармы и поступил в университет, вовсе не предполагая, что придет время, когда я в мыслях своих покину настоящее, осложненное болезнями и житейскими проблемами, чтобы вернуться к годам солдатской службы. Мне не хотелось бы искать название для такой потребности — читатель и без того меня поймет. На этот раз я буду писать так, как еще никогда не писал и вряд ли когда-нибудь буду. Просто разные книги требуют разного стиля.