Разумеется, через полчаса и я забыл про чайку. Любая чувствительность имеет свои пределы. Я вспомнил о чайке позже, когда сила солнца иссякла и мне пришлось уходить. Я прошел мимо компании того детины в черных плавках. Встав в кружок, они играли в волейбол — весело, увлеченно и мило. Это были обыкновенные люди, и ничто в них не вызывало досады — такой искренней и простодушной была их игра. Я бросил взгляд на пляж. Матери уже одевали своих детей, и в их позах была трогательная забота. Движения брыкавшихся малышей дышали невинностью.
Тогда я обвинил себя — сказал себе, что эти люди могли бы меня понять, стоило только заговорить с ними. Может, им просто хотелось порисоваться или как-то развлечься, ведь человек часто сам не в состоянии разобраться в своих побуждениях и мыслях.
Я бы совсем успокоился, если бы, уходя, не взглянул на море. Над водой в белесоватой небесной выси, делая самые неожиданные, причудливые виражи, во всех направлениях летали чайки. Они наполняли морской воздух странным и красивым трепетом. И мне вдруг показалось: каждый остановился бы и замер, как я…
С пляжа я ушел озадаченный. Но в трезвом дымном городе такие вещи, разумеется, бледнеют.
Перевод Т. Рузской.
Звоним, отворяет — он. Встречает нас ослепительной улыбкой. Белизна его зубов действует угнетающе на всякого, подготавливает его засилье в контактах с людьми. Интеллектуал и — вместе с тем — спортсмен.
Принятый у моей супруги плащ устраивается на вешалке. Почему мы ходим, почему не прекратим эти встречи? Слишком давно знакомы, может быть, потому… А он почему терпит нас, людей, от которых никакой пользы? Неведомо.
Столик в гостиной заставлен тарелками, бокалами и приборами, возле него женщина и ребенок, совершенно незнакомые. Я несколько удивлен: нас не предупредили, что будут другие гости, и куда же делось собственное его семейство? Его жена и сынишка всегда встречали нас у дверей. Не успели мы отрекомендоваться, как неизвестный мальчик вскакивает, бросается к нам, начинает нас дергать и тормошить; женщина (в их лицах большое сходство) поднимается и говорит как ни в чем не бывало: «Наконец-то, мы уже заждались!» Взглядываю на приятеля, лицо у него победительно-стерегущее, как всегда, улыбка не изменилась.
Без слов мы покорно позволяем отвести себя к столику, опускаемся на диван. Мать и мальчик нас откуда-то знают, если держатся так, а мы их позабыли. Или они обознались? Скованные неловкостью, мы стесняем и их радость. Супруга моя виновато подает малышу шоколад, предназначенный сыну приятеля. Глядит на меня с беспомощным видом. Но я не фокусник, я не прячу второй шоколадки в брючной манжете. Ребенок вот-вот появится, примется нас тормошить в свой черед, а мы, краснея, станем бормотать извинения.
Незнакомка ставит перед нами тарелки с закуской, мой приятель наполняет бокалы, мальчик разглядывает шоколад. Я шепотом обмениваюсь с супругой парой слов. Не припомнит ли она, откуда мы знаем мать и ребенка, я их вроде бы никогда не видал. Не слушая меня, нервничая, она повторяет буквально то же. В следующий миг мальчик называет меня по имени. Все ли еще я хожу на охоту со своим старым ружьем? Немею от изумления: на охоту я вообще не хожу, и ружья у меня нет, зато есть такой ребенок, которому я рассказываю охотничьи байки; один-единственный ребенок, сын этого вот приятеля. Вероятно — я с трудом прихожу в себя, — мальчики играют вместе. Почему бы им не пообсуждать мои выдумки? Успокоившись, я говорю: «Да, частенько похаживаю», рассказываю даже, как во время последней охоты я выстрелил вверх, да так прямо, что пуля воротилась обратно в ствол ружья. «Ты его, братец, недооцениваешь, — встревает приятель. — Я ведь тоже охотник. И он не вчера родился». Мальчик глядит на меня с насмешкой. Я смущаюсь: вчера, думаю ни с того ни с сего, что же было вчера… Наконец киваю и глажу мальчика по голове.
(Припоминаю — так протекали и разговоры с сыном приятеля: я сочинительствую неумело, приятель меня иронически прерывает, в глазах сына тоже насмешка. Язвительность отца ехидством отзывается в мальчике, обычно незлобивом, характером в мать, которую мы с супругой искренне любим. Через минуту ребенок смотрит на меня с прежним любопытством, и мне приходится подновлять небылицы.)
Все повторяется. Незнакомый мальчик, быстро забыв про охоту, интересуется добродушно, скоро ли я выполню свое обещание сводить его в цирк. И снова я теряю способность отвечать сразу.
Читать дальше