Игорь Шестков - Собрание рассказов в двух томах. Том 2. Под юбкой у фрейлины

Кофе, сигареты и шнапс можно было купить только на черном рынке в обмен на золотые монеты, цепочки и кольца. Серебро не котировалось. Пачку сигарет можно было обменять на теплую зимнюю куртку, сто грамм кофе — на добротные ботинки или сапоги. За игрушечную бутылочку водки можно было купить ночное блаженство с тремя проститутками-азиатками или с одной немкой. Невероятно высоко ценились карманные приемники, фонарики, батарейки, туристические ножи, спальные мешки, все виды огнестрельного оружия, противозачаточные пилюли и презервативы.

Электричество выключили, из кранов перестала литься вода, батареи парового отопления начали остывать. Питьевую воду люди качали в ведра на колонках, построенных в нашем районе предусмотрительными гэдээровцами на случай нападения на них «агрессивного блока» НАТО.

Я ходил к колонке с двумя ведрами и поднимался потом на седьмой этаж (лифт не работал), делая минутные паузы на каждом этаже. Пытался успокоить бешено колотящееся в груди и висках сердце. Дома фильтровал воду, кипятил ее на спиртовке, непонятно как пережившей все мои переезды, бросал в прозрачный стаканчик четверть чайной ложечки кофе и столько же сахарного песка, осторожно мешал его стеклянной ложечкой и пил маленькими глотками.

Мне было ясно, что долго я не протяну, мы все не протянем.

Я понимал, что русские скоро найдут меня и убьют, как убили уже десятки тысяч недружественных им граждан стран бывшего Варшавского договора. Слишком часто я последние восемь лет, не скрывая имени и адреса, называл их кумира — вором и убийцей, плешивым карликом, подонком, а любящий его народ — безмозглым стадом, быдляком, сталинскими ублюдками.

Вспомнят тебя, когда достаточно награбят, найдут в списках и прикончат, — говорил я себе, наблюдая из окна за движением российской техники.

Прикончат, прикончат! Как же хорошо, что я отправил Марику к сыну в семью! Плывет, наверное, в Америку на роскошном теплоходе, на дельфинов смотрит и мороженое ест. А я, как видите, приплыл назад в СССР. Стоило ли уезжать тогда, в девяностом, из горбачевской Москвы, чтобы оказаться в 2014-м в путинском Берлине! Ну, здравствуйте, бэтээры и черные маруси, приветствую тебя, колючая проволока, бонжур, топтуны, парткомы, сексоты, Лубянка! Как же я вас всех ненавижу! Почему я не уехал с Марикой?

Не уехал, потому что не хотел больше бегать как заяц по всему миру. От них. Набегался уже. Потому что ее сын заявил мне, что возьмет к себе только старуху мать, без ее русского сожителя.

Убьют, значит убьют. Подохну, значит подохну.

Совсем уж неподготовленным к лихолетью я не был. Я ведь все уже в августе понял.

Понял, что победа Украины обернется для всех нас катастрофой, что беда придет и сюда, в кажущийся таким стабильным и безопасным немецкий мир… что Путин будет мстить за отобранный Крым, за развал СССР, за санкции. Не потому, что он силен, а потому что позорно слаб. Но его экономическая слабость — ничто перед импотенцией Европы, перед нерешительностью обамовской Америки. Державный глист почуял, что пришел его час. Ядерные грибы на Украине до смерти испугали Запад, а уничтожение Японии окончательно парализовало его волю. Наступил долгожданный закат Европы — звездный час воблоглазой гадины.

Начал готовиться к предстоящему испытанию. Потратил кучу денег на покупку ящика маленьких синеньких бутылочек шнапса (на обмен), четырехсот килограммов концентратов и консервов, почти полутонны сухарей, фильтров для воды, пяти килограммов сухого спирта, сотни рулонов туалетной бумаги. Врезал два дополнительных замка, укрепил входную дверь стальными стержнями, купил самурайский меч, пневматический пистолет и копию средневековой алебарды.

Техника прошла и шоссе опустело.

Редко-редко по нему проносились шальные мотоциклисты с зелеными знаменами. Они кричали — Аллаху акбар, поднимали передние колеса и неслись на задних.

Пошел за водой. В очереди к колонке томились человек двести. Люди стояли молча, вздыхали, кряхтели, переступали с ноги на ногу. Получил свою воду и потащился на седьмой этаж. Опять сердцебиение, потный страх смерти, пустота и безнадежность.

Перед сном выпил еще раз свой фирменный кофе и съел сухарик. Лег спать, не раздеваясь, укрылся тремя одеялами и заснул.

Проснулся я около трех часов ночи от страшного грохота и удара, тряхнувшего наш дом как землетрясение. Доблестные русские войны саданули по дому из установки «Град», которую уж не знаю как затащили на крышу Кауф-хауза на Александерплатц. Пробили дыру в бетонной стене соседнего подъезда, убили двух пенсионеров и сожгли их квартиру и квартиры их уехавших соседей. Стрелять по городу иваны начали в два часа ночи, может быть перепились на радостях, или получили приказ «пощекотать немчуру».