Игорь Шестков - Собрание рассказов в двух томах. Том 2. Под юбкой у фрейлины

Несмотря на свой кошмарный вид, Лидочка поймала тогда на остановке такси и поехала домой. Таксисту сказала, что на нее из-за халатности кладовщицы упали банки с лакокрасочными материалами. Шарахнувшейся от нее на лестничной клетке соседке Мареванне она заявила, что это ее сожитель облил ее красными чернилами, приревновав к знакомому. А сожителю ничтоже сумняшеся наврала, что ее окатила краской эта сука Скрипкина. Из мести. Потому что на нее никто не смотрит, а на меня все институтские мужики пялятся.

Лидочка — как и все вруны — верила в свое вранье. Когда врала, не понимала, что врет, когда воровала, не осознавала, что нарушает закон. Не понимала даже, что кого-то обижает, унижает, лишает чего-то. Как будто в ней был переключатель. В модусе воровства — она воровала, легко и естественно, как дышала, в модусе вранья — так же легко лгала, и только в модусе обычная жизнь Лидочка вечно испытывала затруднения. Какая-то непонятная сила тянула ее непонятно куда, кидала и вертела ее, как бычок в унитазе. Лидочка все время безуспешно пыталась освободиться, убежать то ли от судьбы, то ли от самой себя, а в результате только глубже погружалась в рутину, как в бездонную трясину. Воровство спасало ее от отчаянья. Развлекало. Дома, в одном из отделений большого трехстворчатого шкафа Лидочка хранила свои трофеи. Регулярно вытирала с них пыль, щупала их, нюхала. Любовалась ими, как Чичиков — содержанием своей заветной шкатулки.

Не будем, дорогой читатель, слишком строги к несчастной Лидочке! Жизнь бессмысленна, жестока и коротка, каждый пытается прожить ее как может. Некоторые любят содержание своих заветных шкафчиков, Бог с ними, с блаженными!

Дома Лидочка попыталась отмыться бензином. Удалось это ей только частично. Но через неделю она уже смогла выходить на улицу. Забрала белье из прачечной. Зашла в продуктовый. Забежала в поликлинику и взяла у знакомой врачихи Дмитриевой задним числом бюллетень. Подарила Дмитриевой за услугу лак для ногтей и безразмерные колготки…

Даже устроила небольшой арьергардный скандал с Мареванной из-за игры на баяне и диких криках и визгах до трех часов ночи…

— Что вы каждый день празднуете? — терзала уже не красная, но еще слегка розоватая лицом Лидочка гнусавую, почвенную, с мордой кирпичом старушку Мареванну.

— Наша жизня завсегда веселая, вот мы и шумим, — ответила морда кирпичом и добавила ехидно, — мы не как некоторые, которые в красных чернилах купаются…

Из института Лидочку уволили, но уголовного дела заводить не стали — ее энергичный начальник, тот самый завлаб-взяточник уговорил директора и майора милиции Струхина, курировавшего операцию «Сюрприз», этого не делать. Очень уж не хотелось завлабу оказаться самому как-то втянутым в эту неприятную историю.

Не досмотрел за подчиненными…

Не проводил воспитательную работу…

Моральный облик советских ученых в лаборатории…

Кроме того, он подозревал, что некоторые его враги не забыли то, что у него и у Лидочки лет восемь назад… еще до Лариной… да лучше и не вспоминать…

Он эту чертову советскую кухню знал насквозь, потому что и сам обвинял других на партсобраниях в подобных грехах. А так, уволили просто, по сокращению штатов, и концы в воде. Милитону Струхину правда пришлось подарить пять бутылок «Бехеровки», которую завлаб прихватил во время последней командировки в Прагу и мастерски скрыл от таможни, и тот глушил ее стаканами, жаловался потом жене на головные боли и ругал чехов, вместо того, чтобы добавлять благородный напиток в «Столичную» маленькими ложечками и пить понемногу, как ему советовал опытный завлаб.

Директору же было обещано, что вместе с завлабом в очередную заграничную командировку поедет референтом его двоюродный племянник, толстый, ленивый и прыщавый молодой ученый сорока двух лет, палец о палец не ударивший в науке, живший бобылем, мечтавший о смазливых малолетках и о канувшей в Лету ветчине, в отпускное время фанатически собиравший коллекцию сердоликов и аметистов на Кара-Даге. Коллекция эта кстати, ловко и во время проданная какому-то полусумасшедшему новому русскому, любителю пестрых камешков, спасла племянника от голодухи в первой половине девяностых годов.

Найти другую работу в каком-либо московском институте Лидочке не удалось. Сожитель ее, младший ее на одиннадцать лет авиационный инженер, ушел от нее через несколько месяцев после истории с сюрпризом к молодой и красивой кришнаитке Люсе. Пришлось выезжать из его комфортабельной кооперативной квартиры в шестнадцатиэтажке на Островитянова и переезжать к старенькой матери, в однокомнатную хрущевку недалеко от метро «Проспект Вернадского».