Игорь Шестков - Приложение к собранию рассказов в двух томах. Том 3. Пациент 35

Вдоль стен штабелями стояли картины. Московский запах — табачный дым, перегар, пот, асфальт, выхлопы, отбросы — смешивался с тошнотворным запахом рыбьего клея…

Глаза у художников и их бойцовых подруг налились нездоровым соком, как ядовитые сливы в балладе Пушкина. Начались выяснения отношений матерых самцов. Некоторые рычали как псы. казалось, готовы были укусить… Другие ерничали, братались… Их развязные сучки в болгарских дубленках не отставали от властителей дум — наскакивали друг на друга, как курицы, впивались друг в друга долгими мрачными взглядами, иногда целовались взасос.

Люди не разговаривали, а развешивали свои словеса на сизых простынях табачного дыма или бросались репликами, как будто плевались. Сипели, хрипели, кашляли.

— Ну ты, ета, взял тон! Ета…

— Блин! Баальшая такая картина, бааальшая… И тижолая… Холст провис, такая тижолая… Со зверями. Желтые коровы и саблезубые тигры, да… Как у Марка, бля буду… И Христос распятый над ними…

— Клёво! Манда-концептуалка! Не пропустит вохра-блядь!

— Концептуалка твоя — сопли синие! Вот я в Ельце видел картину. Мужик ебет гиппопотама!

— Сам ты гиппопотам, Др узя! Не люблю я тебя… Сделай милость, подохни поскорее!

— Не дождешься, мазила… Застрелись дробью, чувак…

— Как же я тебя не люблю, лианозыч! Сдохни, пожалуйста, я некролог напишу для Правды… Дворницкая твоя душа… Хрр, хрр…

— А ета, его новая вещага с иконами и крестами… Светы-пересветы на пресвятой… Вот же залупил, сука… По самое не могу запялил. Ета… Русь…

— Да, ништяг картина. Трубка Сталина и котики. Клевый тон… Чувак лессира положил грамотно… Колёры, плавочка… Краплаки на мраморе…

— Как я тебя не люблю! Космический ты мой… Ну подохни, прошу…

На Малогрузинке выставлялся еще раз восемь. Тешил тщеславие. Но с художнической стаей больше не общался — не мог победить отвращение, слишком сильно и от них самих и от их картин и разговоров несло блевотиной…

Знатоки и умельцы говорили мне — если хочешь чего добиться, побегай за водкой для Немухи или Дробилы годок-другой. Тогда тебя и в стаю примут, и в каталог вставят, и продаться помогут… Никого не трогает, ни КАК ты рисуешь, ни ЧТО. Для них одно важно — не допустить чужака к деньгам, к иностранцам, к сучкам…

Слушал сегодня Ноктюрн Шопена (опус 9 В) в исполнении пианиста А..

Начинается вкрадчиво, меланхолично, потом раскидывается веером и начинает укорять… Укорять и поить публику молоком мелодизма, а затем, после нескольких перистых сердечных терзаний, этим же веером слушателя по башке. С треском — хрясь! Проснись и живи, мертвяк!

А. — осторожный фехтовальщик, изящно прокалывает слушателю грудную клетку.

Музыка находит волнами, и мелодия, вдосталь постучав по сердцам нежным мелодическим молоточком, замолкает. И возникает вновь… Сладкие слезы источает рояль-супермаркет.

Мотив повторяется, повторяется… как будто из жалости… А. медленно вытягивает звуки из вечности. Голубоватые звезды мерцают… Выглядывает Луна…

В лунном свете показывается казак-полотер из фильма Чапаев. По сцене пробегает козлоногий Бетховен в парике, вытаращивает глаза, прислушивается глухим ухом, хватает со столика стакан молока, быстро пьет и убегает…

Дьявол-пианист скалит зубы и бросает на стол хрустящие белоснежные кости…

Люблю фильмы Федерико Феллини. Моя бедная удмуртка Уля видит во сне лупанар из «Сатирикона», незабываемое волшебное пространство, как будто внутри многоэтажного зиккурата. В каждой комнате соблазны — голая женщина или ребенок. Языком — тремоло.

Наверху — черная дыра, выход в пустоту вселенной. Из человеческого потного рая…

Люблю музыку из Казановы.

Пряные ароматы ночи, тихие говоры умерших, нежные всхлипы прошедшего.

Плитка времени ломается с легким хлопком.

Слаще шоколада.

Странно, почему мы не воем в сумерки? Ведь уже в двадцать лет видны жесткие лошадиные космы гопевского Сатурна. пожирающего нас, в тридцать пять — до наших носов доносится смрад из его пасти, а в пятьдесят пять, немногие, еще не сожранные им — ощущают чешуйчатость его кожи, ощущают настойчивое копошение червей в его отвратительных порах…

Казалось бы — вся мудрость человека, весь его талант и энергия должны уходить на борьбу с этим единственным настоящим врагом — временем, пожирающим нас заживо, но нет. мы знать ничего не хотим и пляшем, пляшем как безумные свой тотентанц…

Выжимаем до последней капельки дохлую кошку.