Игорь Шестков - Приложение к собранию рассказов в двух томах. Том 3. Пациент 35

Хватаю за рукав первого попавшегося ходока с папкой и спрашиваю: Где тут у вас начальство?

Тот отвечает с неприязненной гримасой: Отпустите меня, разве вы не видите, я занят, занят, занят…

— Вздор, вы все тут только бегаете на перегонки. Дергаете несчастных кроликов за уши, вместо того, чтобы упорно работать над важными для народного хозяйства нашей великой страны проблемами в вашей лаборатории. Как вас зовут? Где ваша серебряная пуговица?

Лицо моего собеседника искажается яростью.

— Отстаньте от меня! Ничего я вам не скажу! Я кавалер бронзовой, слышите, бронзовой пуговицы! Спешу на семинар по искусственному интеллекту. У меня доклад. О том, какой походкой тараканы ходят. Они, знаете ли. вовсе не так глупы, как мы предполагаем. Хитрый народец, эти кукарачи.

Мне плохо тут. в коридоре. Японки давно исчезли, музыка замолкла, слышно только грубое шарканье ног о паркет. Клерки и дамы вызывают у меня отвращение. Жалобные взгляды обреченных кроликов терзают душу.

Я хочу возвратиться назад, в мою лабораторию…

Сяду за какой-нибудь стол… буду гладить его полированную поверхность… посмотрю еще раз на портреты, авось вспомню. кто на них изображен… убью время. А в шесть часов сдам ключи на вахту и побегу к метро. Там бесплатно пастилу раздают.

Но… как назло… не могу найти дверь в лабораторию. Все двери одинаковые. Без номеров и табличек.

Ищу. ищу… хожу. хожу…

Запыхался даже. Сердце защемило.

В отчаянии вхожу в первую попавшуюся дверь.

В огромной, похожей на вестибюль аэропорта, комнате стоят рядами маленькие кроватки для новорожденных. Между ними ходят медсестры. Где-то тут лежит и мой сынок. Младенцы ревут как морские львы на пирсе 39 в Сан-Франциско. Невоспитанные дети.

Медсестры бегут со всех сторон ко мне… они возмущены моим вторжением в их суверенные владения… Они вытягивают свои длинные руки, чтобы схватить меня… я вижу их кроваво-красные ногти… горящие ненавистью глаза…

Они кричат: В ступор! В ступор его! В ступор-ступор-ступор! Где мой сын?

Захожу в другую комнату.

Час от часу не легче! Тут нет ни одного живого существа… только ванны…

Грязные, наполненные гадкой жидкостью… ванны.

Сотни, тысячи ванн.

Скоро их будут использовать вместо гробов. Доиграется Европа.

Я опять в коридоре.

Еще одна дверь. Вхожу.

Что это? Церковь. Заброшенная. Готические своды кривятся. Какой-то святой стоит. Позолоченный. Безрукий. Мадонна без головы. Вместо Христа на Распятии — мертвая кошка.

На алтаре — жабы.

А позади алтаря — корабли, корабли… океанские лайнеры.

Их списали… вот они и столпились. Чтобы на прощание хором песенку спеть. Про то, как блондинка брюнетку обманула.

«Лаборатория» — это легкий, прозрачный текст. Почти что сон наяву.

Воспоминание трансформируется в нем в видение будущего. Домашняя, доступная каждому, прикладная мистика.

Написал я рассказ ночью, ровно за час, между двумя и тремя часами, так получилось случайно. Потом только поправил немного, не хотел менять канву, сюжет… потому что для меня — и уже давно — не интересен текст, который автор мурыжит и переделывает месяцами или годами… Мне интересен результат эксперимента… плод спонтанной импровизации… что-то вроде дзен-буддистского озарения…

Потому что такой плод — свеж. Даже если текст написан на уже не раз пережеванном материале, как например этот. Все равно он — сюрприз для автора.

Сюрприз…

Что делает шпион, чтобы его не поймали? Приходит на вокзал — и садится в первый же попавшийся поезд. Выходит где-то. там, где никто не ожидает его появления. И садится на автобус. Какой-то автобус. Куда он едет, и сам не знает. Кроме того он — делает поступки, тоже спонтанные и потому трудно предсказуемые. Ищейки сбиваются со следа. Потому что в его поведении, в его путешествиях и тд — шпион не следует, как мы все, стандартным мотивациям.

Нечто подобное можно делать и при создании текста. Исключить, например, такие мотивации героя как деньги, себялюбие, суетность, глупость, похоть… или наоборот, сделать их гипертрофированными, невероятными и тд….. заставить его гадать, подкидывать монетку и метаться если не по земле, то хотя бы по метафизическим просторам, в делах и в мыслях… и творить черт знает что…

Цель пишущего должна быть — не просто удивить читателя пли самого себя (что само по себе не плохо), а пробраться, сидя на шее у лирического героя, в такие миры, в которые рационально мыслящий человек никогда не попадет. Не может попасть. Добраться до «иррациональной сути жизни», не только существующей, но действующей… и не доступной рациональному познанию… Конечно, перебарщивать тут не надо… но в этом постоянном самоограничении — и есть смысл литератур-ной работы…