Игорь Шестков - Приложение к собранию рассказов в двух томах. Том 3. Пациент 35

Мне нравился звук его голоса, его сдержанность… деликатность…

Ведь он, историк, говорил о России страшные вещи, за озвучивание которых миллионы ее обитателей готовы убить, растоптать, живьем сжечь…

Сдержанно говорил. Деликатно. И со знанием дела.

Комсомольско-коммунистическое прошлое его конечно не восхищает, а ужасает. Но именно из-за этого прошлого так интересна произошедшая с ним метаморфоза — из советской гусеницы в антисоветскую, антисталинскую, антипутинскую бабочку.

Афанасьев, так же как и Сахаров — примеры того, что «исконно-посконные» русские люди, верные псы Совка и КПСС, могут измениться, осознать глубину падения, увидеть пропасть, заполненную гниющими трупами и ложью России о самой себе. И еще могут — найти в себе силы говорить и писать об этом.

Для меня такие единственные, драгоценные люди — это доказательство того, что русский народ — не безнадежен. Что его не нужно сжигать напалмом. Ведь от подавляющего большинства советских и путинских деятелей (не только политиков и историков, но и ученых, писателей, художников) несло и несет трупным запахом. Одно их существование угнетало, уничтожало души живущих. И продолжает отравлять жизнь и сейчас.

Вот, что такое Афанасьев… он воплощает в себе не надежду, но уверенность, что и ТАМ есть добрые, все понимающие люди. Эта уверенность — одна из опор жизни писателя-эмигранта. Она и только она позволяет мне писать рассказы на русском языке и надеяться на то, что их прочтут не только бывшие соотечественники за рубежом, но и россияне. Для меня это очень важно. Мне неудобно стоять на одной ноге.

ЭТО с Россией произошло очень-очень давно. 1000 лет назад.

Еще тогда, на какой-то важной исторической развилке, коллективная воля или воля какого-то засратого князя-святополка — выбрала путь лжи, насилия, рабства и утеснения.

И покатилось свинцовое колесо. Прокатилось оно от Новгорода до Сахалина и везде оставило свои отвратительные следы.

Революция 1917 года и последующие за ней ленинщина и сталинщина завершили дело.

Почти все РУССКИЕ носители культуры (и гуманитарной и экономической) были уничтожены.

Явился на свет гнусный выблядок царской России — СССР, скрепленный коммунистической идеей и организаторским талантом освобожденных наконец от векового притеснения левых евреев. Эти люди были дрожжами и революции и сталинщины и одновременно их жертвами.

После 1953 года — их потомки, а также жалкие остатки-недобитки прежних русских интеллигентов и новые люди — физики-лирики составили тоненький думающий слой.

Недолгим было цветение этого чахлого цветка.

Уже в 1968 году стало ясно, что СССР нереформируем, а советский народ — безнадежен. Началась эмиграция, выплеснувшая за границу почти всех, кто еще что-то мог, на что-то был способен. Эмиграция эта проходила и проходит уже почти полстолетия конвульсивно… это конвульсии гигантской страны, конвульсии подыхающего левиафана, изрыгающего из себя людишек, свою кровь и плоть.

Зачем я все это пишу?

Потому что этот советский, а теперь и путинский левиафан был местом жизни Афанасьева. Он жил в этом агрессивном, разлагающемся, обреченном обществе. Пережил и перестройку и сумеречное ельцинское время. Дожил до прихода к власти Путина и КГБ. До имперского разворота. До возникновения последней российской — подлой цивилизации ватников. Именно она, ее удушающие миазмы, а не только болезнь и старость, отняли у Афанасьева здоровье и жизнь.

И все-таки он до конца сохранил свой благородный жизненный стиль и не побоялся выступить обвинителем России на процессе против нее, незримо идущем в ноосфере. Распознал в путинской вертикали все ту же, одетую в новые одежды сталинщину. И вынес ей приговор.

Неужели вы не поняли смысла демарша пресс-секретаря Путина Пескова, которому, по остроумному выражению одного комментатора — можно ведрами в глаза ссать — все будет божья роса…

Ведь тот только нагло и самодовольно повторил незабвенные слова своего патрона:

Их оставили там… Их положили…

Мол, утонули амфоры. Или положили их. Не все ли вам, дебилам, равно?

Не хочет Песков с путинского говнопоезда соскакивать, он останется при президенте-монголиде песком, в который можно зарыть любую каку, которым можно как пудрой припудрить любую дурь. Даже погружение на дно Таманского залива.