Робер Мерль - За стеклом

– Я могу тебе рассказать все, тут нет никакого секрета,– сказал Дельмон, все же понижая голос. – Я просил Его величество поддержать мою кандидатуру на пост штатного преподавателя, а он отказал.

– Скотина! – возмущенно сказал Даниель. – И как он преподнес свой отказ?

– Я здесь всего два года: стаж недостаточный.

– Но я никогда не слышал, чтобы…

– Подожди,– сказал Дельмон, положив ладонь на руку Даниеля. – Десятью минутами раньше он согласился поддержать Лагардет, хотя она появилась в Нантере одновременно со мной.

– Энзима выигрывает! – воскликнул Даниель, воздевая руки. – Энзима ставит и выигрывает!

– Ну, разумеется, – сказал Дельмон, – такова логика системы. Монархия порождает придворного, власть бонз – задолизов (это неплохо, надо записать). У Лагардет, – продолжал он уже с меньшей горечью, – есть свой расчет, как, увы, и у некоторых других среди нас. Она соглашается играть сейчас холуйскую роль ради будущих привилегий профа.

Даниель рассмеялся:

– К тому времени, как она станет профом, от этих привилегий могут остаться только рожки да ножки. Знаешь, что мне только что стало известно? – продолжал он, приближая к лицу Дельмона свой крючковатый нос и выступающий подбородок. – Студенты-гошисты захватили административную башню и уже в течение двух часов оккупируют зал Ученого совета!

– Не может быть! – сказал Дельмон и закатился восторженным смехом.

Лицо его оживилось, вдруг помолодело, глаза засверкали.

– Не может быть! – прокудахтал он сквозь смех, расправивший его узкую грудь. И вдруг взвизгнул: – Да не может быть!

Даниель тоже смеялся глубоким грудным смехом, показывая зубы, почерневшие от табака. Они сообщнически переглядывались, фыркали, переполненные безудержным ликованием, не находившим полного выхода даже в смехе. Ассистентов на Ученый совет факультета не допускали, бонзы решали административные проблемы и кадровые вопросы в своем узком кругу. На факультетские конференции, разбиравшие педагогические проблемы, ассистенты имели право посылать своих представителей. Поскольку конференции, как правило, проводились после Ученого совета, эти представители нередко бывали вынуждены ждать перед запертыми дверьми, пока закончатся тайные переговоры профессоров. Ожидание длилось нескончаемо долго, конференция начиналась много позже назначенного часа, так как Совет неизменно затягивался. Наконец двустворчатая дверь отворялась, все кресла вокруг овального стола были заняты бонзами, ассистенты рассаживались сзади, вдоль стен…

– Это еще не все, – сказал Даниель, выдвинув вперед мощную голову, прищурив глаза и стараясь все-таки несколько приглушать свой трубный глас. – Там был Божё (произнося это имя, он еще больше понизил голос).

– Где там?

– В зале Совета, пошел послушать гошистов. Один бог знает, зачем ему это было нужно, может, чтобы ущучить «заводил», но студенты его заметили и тут же выставили!

– Как? – сказал Дельмон. – Выдворили? Manu militari? [65]Не может быть!

– Нет, нет, до этого не дошло, – с сожалением сказал Даниель. – Они, если угодно, просто указали ему на дверь. После реплик вроде «какого черта здесь торчит этот старый хрен?»

– Нет, это просто невероятно, – сказал Дельмон, хихикая. – Просто невероятно!

– Заметь, – продолжал Даниель, – против Божё лично я ничего не имею.

– Да и я тоже! – сказал Дельмон, не переставая смеяться.

– Я ни разу с ним даже словом не перемолвился. Ты же понимаешь, я – жалкое насекомое… Но все-таки заместитель декана, которого выставляют за дверь Совета!..

Дельмон вдруг положил свою узкую бледную ладонь на мускулистую руку Даниеля.

– А вот и он, – сказал он вполголоса.

Даниель обернулся. Божё только что вошел в правую двустворчатую дверь, антракт кончался, и Божё двигался в потоке студентов, возвращавшихся в аудиторию из центральной галереи, – высокий, косая сажень в плечах, – пожимая на ходу руки коллегам. Когда он повернул в проход, Дельмон увидел его лицо, спокойное, уверенное, улыбающееся. Дельмон подумал: неплохо держится – все его веселье куда-то вдруг испарилось, и он почувствовал, что им вновь овладевает уныние. В сущности, захват башни, оккупация зала Совета, изгнание замдекана ни к чему не вели. Сатурналии, только и всего. Взрыв на одну ночь, иллюзорное раскрепощение. Завтра все пойдет по-прежнему. Сила останется в руках силы, а власть – в руках власти. Университетских рансе еще ждали счастливые денечки.