Татьяна Иванова: Наследник Земли кротких [СИ]

Я не написала, что одним из положительных моментов обучения на курсах машинисток были бесплатные талоны в общественную столовую. Такие столовые повсюду были знаком наступающего коммунизма. Да здравствует всё общественное! Долой всё частное, мещанское, семейное! Но в той столовой, куда мы ходили, был обед даже из двух блюд. Суп картофельный горячий и пшенная каша, как сейчас помню. И мы спокойно ходили в коммунистическую столовую, даже Бога благодарили за такую возможность. Зимой 1921 года бесплатный обед воспринимался как чудо.

И потом, мы с Зикой были молоды, мы пили каждый день жизни как искристый, пьянящий напиток. Бывшую княжну, конечно, коробили вульгарные выражения и манеры окружающих, вроде «давай, налетай» в столовой, и модное тогда «кошма-арно». Даже я пару раз употребила это «кошма-арненько», заразившись от других учениц, но почувствовала, как вздрогнула рядом со мной моя подруга, и зареклась употреблять вульгарное словечко. Однако бывшая княжна Енгалычева была молчаливой девушкой, что её и спасало. Молчание и опущенные вниз, прикрытые длинными ресницами глаза. Молодые люди вокруг нас были заняты сами собой, собственным самовыражением, не до неё им было, не до её происхождения.

Мы с ней из любопытства посещали даже какие-то, даже сейчас не упомню какие, поэтические собрания. Там, в темноте, слабо освещённые жалкими горящими щепочками, закутанные в тулупы, собравшиеся слушатели сидели, где могли, даже и на полу, слушая никуда не годные, как я теперь понимаю, вирши новых пролетарских поэтов. Ходили мы с Зикой и на лекции только-только появившихся тогда красных профессоров, потом смеялись над изречениями вроде «Польша была четвертована на три равные половины». До сих пор помню, надо же… Зика смеялась, прижимая к лицу обе ладони, смущаясь собственного смеха, немного приседала. Жившие в холоде, и темноте голодные москвичи упоенно передавали друг другу смешные истории, а если их не хватало, сочиняли сами весьма ехидные анекдоты.

Помню вот, например, отдельные строчки из пародии на письмо Онегина к Татьяне.

Вот и мы с Зикой смеялись. Днём. А ночью, прижавшись друг к другу в ледяной постели в плохо протопленной комнате, с трудом боролись с горькими мыслями. И как часто одна из нас, думая, что подруга уже спит, неслышно давилась слезами, вспоминая близких убитых людей. Но снова занималась заря, наступал новый день, и молодость брала своё. Жизнь ликующей радостью вливалась в кровь.

Между прочим, о. Владимир ни разу не сделал нам замечания по поводу нашего наверняка не всегда уместного веселья. Хотя я не помню ни одного раза, чтобы он смеялся сам. Только иногда сдержанно улыбался, невесело или, наоборот, ободряюще.

Однажды ранней весной, когда мы с подругой, смеясь над очередным московским анекдотом, волокли домой тележку с драгоценными дровами, меня окликнул мужской голос.

- Тася! Таська, это ты?

Я остановилась. Мы с Зикой так увлеклись обсуждением смешной истории, что не услышали шума подъехавшего автомобиля. Из него вышел молодой коммунист, среднего роста, измученный, плохо выбритый, в видавшей виды шинели и только-только изобретенной папахе с выростом вверх. (Эту деталь папахи ехидные москвичи тогда прозвали клистирной трубкой и мозгоотводом). Я вгляделась в резкие черты лица, узнала темно-серые глаза под короткими прямыми бровями.

- Семён!

Передо мной стоял наш подселенец, уехавший осенью на Врангелевский фронт, и, как я узнала позже, прошедший вместе с Красной армией весь путь вплоть до полного разгрома Белой гвардии в Крыму. Я закусила губу, чтобы сдержать слёзы. Он ничего не знал ни о смерти мамы, ни о гибели своего приятеля Володи.

- Почему вы, девчонки, тащите дрова? Где Володька?

- Его убили осенью… Они с мамой поехали менять вещи на еду.

Молчание. Семён снял свою нелепую папаху.

- А… Лидия Львовна?

- Её тоже убили.

Снова молчание.

- Добрая была женщина.

Я не сдержалась и всхлипнула. Изо всех сил сжала пальцы, стараясь не разрыдаться окончательно. Мы с Зикой никогда не обсуждали погибших, чтобы не бередить свежие раны. Семён расстроено заговорил снова.

- Я привез еду для вас… Муку, масло, сахар… Своей семьи у меня нет. Не знал я… Подожди, Тася. Сейчас выгружу, подсоблю дрова тащить.