Эмма Лорд - Война и мир в твиттере

– Я… Думаю, это… У меня это хорошо получается, – сказал я.

Слова, возможно, неправильные, но суть должна быть ясна. Папа вздохнул, он выглядел обреченным и гордым одновременно.

– Я верю тебе, если в том, что я видел на отправленных директором скриншотах, есть потенциал. – В его голосе был намек на то, что я классный, но совсем крохотный. – Я только хотел бы, чтобы ты нам сразу все рассказал.

Я уже не раз думал об этом, поэтому оправдание слетело с языка практически на автомате:

– Я не хотел подвести вас.

Он положил руку мне на колено.

– Конечно, я разочарован, что ты не хочешь посвятить себя нашему бизнесу. И то лишь потому, что я не думаю, что мне удастся найти на это место человека, который будет любить его хотя бы вполовину, как ты, – сказал он. – Но я был бы разочарован сильнее, если бы ты не попытался выйти в мир и делать то, что тебе нравится, потому что ты хотел сделать счастливым меня .

Я сжал пальцы в кулак и тут же разжал их.

– Я не хочу уходить отсюда. Хочу быть здесь. – Я не понимал, насколько это серьезно, пока не озвучил свои мысли. Мне представлялись разные жизни за пределами кулинарии, но ни одна из них никогда не была слишком далеко от дома – от города, который вырастил меня, от квартала, который знает меня лучше, чем я себя сам. – Я просто… хочу, чтобы это было на моих условиях.

Папа кивнул, и было в этом движении что-то незнакомое. В нем было уважение, которое выходило за рамки уважения отца к сыну. Он впервые видел во мне нечто большее.

– Значит ли это, что война в «Твиттере» закончилась?

Мы с папой мгновенно подняли головы на бабушку Белли, которая высовывалась из двери своей комнаты и серьезно смотрела на нас через толстые линзы своих очков. Мы оба открыли рот в одно и то же время – я спросил, как, черт возьми, она узнала о войне в «Твиттере», ведь я думал, что сделал все, чтобы скрыть это от нее; и папа спросил, почему она не спала, когда она должна была отдыхать, – но она подняла руку, чтобы заткнуть нас обоих.

– Я в порядке, – сказала она папе. Затем повернулась ко мне. – И что касается тебя, мальчик, я стара, но не мертва. Я следила за вашей сагой с самого начала. Так ты уже поцеловался с Патрицией, или как там ее зовут?

Я умудрился подавиться кислородом. И пока кашлял, я наклонился ближе к папе в надежде, что он скажет что-нибудь, чтобы остановить ее, но он был еще краснее, чем я, и тут же подскочил на ноги.

– Давай я помогу тебе вернуться в постель, мама.

– Эта девочка довольно забавная. Вы вдвоем помогли мне пережить два месяца ожидания новых эпизодов моей любимой мыльной оперы, – сказала бабушка, подмигнув мне. – Передай ей, что ее нахальная мамаша может копировать наши рецепты в любой день недели.

Я дождался, пока она оказалась в своей комнате, чтобы позволить улыбке расползтись на моем лице.

– Итак.

– Итак, – эхом отозвался я.

Мы шли по улице, только я и Пеппер, у обоих в руках – завернутые в фольгу сырные тосты, пластиковые стаканы с лимонадом и гигантский макарун «Кухонная раковина», один на двоих. Было просто стоять рядом с ней, пока мама, настоявшая на том, чтобы Пеппер вышла на перерыв, снабжала нас едой, но, когда мы остались одни, все колкости, которые я раньше без конца выдавал, улетучились.

– Извини, – сказали мы одновременно. Мы остановились, пораженные этим, и затем рассмеялись – она с придыханием, и я, издавая непонятные громкие звуки, которые заставили нескольких прохожих от нас отшатнуться.

– За что ты извиняешься? – спросил я. – Ты ничего не сделала.

– Я… Я даже не знаю, если честно. Но чувствую, что должна это сказать. Мне… Во-первых, извини за то, что считала тебя Лэндоном. – Она сделала длинный глоток лимонада, и ее лицо сморщилось, словно она пыталась смыть вкус этой мысли изо рта. – И прости за то, что думала о тебе плохо, не имея полной картины случившегося.

Хотел бы я, чтобы мои руки не были заняты едой, чтобы я мог убрать их в карманы.

– Что ж, у меня причины извиняться более веские. Извини, что лгал тебе о «Визле». – Я закусил нижнюю губу. – Тем вечером я хотел признаться. И я хотел сделать это эффектно, поэтому и сделал фотографию, чтобы скинуть ее тебе от имени Волка, а ты бы сложила два и два и поняла, что это был я.

Объяснять это, конечно, не требовалось, потому что задумка была проста – фотография дала бы ей время сложить два и два и сделать вид, что она не поняла, что это был я, если бы она была разочарована. В моем поступке не было плохих намерений, поэтому взгляд Пеппер сразу смягчился.