Игорь Шестков - Дорогая буква Ю

Я не писал его для решения или разрешения каких-либо этических, эстетических, художественных, мировоззренческих или религиозных задач или проблем.

Я не писал его для того, чтобы экспрессивно описать переживания стареющего героя, готового, как вы можете убедиться, запаниковать или взбеситься, или даже наложить на себя руки.

Я не писал этот текст для того, чтобы вызвать к самому себе жалость или более лестные для моего самолюбия чувства. Мог бы придумать что-нибудь и посильнее.

Я не собирался сравнивать современный Берлин и безумную фантазию фюрера и Альберта Шпеера.

Я не хотел упоминать газовую камеру.

Я терпеть не могу паровозы.

Ненавижу бальные платья.

Также, как и мой герой — не выношу рекламу…

У меня все более отчетливо… складывается впечатление, хм-хм… что мой герой воспользовался моим хорошим к нему отношением — и потихоньку продиктовал мне свой собственный рассказ. Нашептал. Подсунул. И был таков. Братья и сестры писатели, прошу вас, если он случайно вынырнет в вашем тексте… за ухо его и ко мне, на расправу. Можете прищепить его к электронному письму. Буду весьма и весьма благодарен.

Безобразие какое! И намеки какие делает, подлец! Изверг рода человеческого… желтые перцы ему подавай! На хлеб и воду посажу гада. А насчет самоката — надо подумать… Идея конструктивная. Обсудим на педсовете.

Иногда художник, таинственный отшельник, ставит литературу выше жизни, мелодию и оркестровку речи — выше сюжета.

Повторюсь. Обычная жизнь — эта карточная шестерка — бьет всех литературных тузов. Она богаче и интереснее любой литературы, лирики, фантазии, любых «словесных энергетических конгломератов». Потому писать надо «на уровне автобуса» или как Венечка — электрички… Полезешь выше — достигнешь, конечно, если сможешь, верхних этажей — а там вместо олимпов, вальгалл и других чудес — пустота и духота. То же можно сказать и о погружении во всевозможные глубины.

Нобелевская речь Бродского. Перечитал еще раз. Какой ум! И какое чудовищное позерство! Видимо, одно без другого невозможно.

Дорогая буква Ю., жалко, что рассказы Вам не понравились.

Впрочем, о «понравились» разумеется не могло быть и речи. Ведь и «Русалка» и «Абсент» и «Под юбкой у фрейлины» — это собственно не «рассказы», не «произведения». Это каскадные водяные спуски… в небытие. Как может подобное понравиться? Тут в пору, взявшись за руки, бежать в другую сторону… что читатели и делают.

И видят, как автор спускается… и пропадает в тумане.

Кстати, геморрой в «Русалке» — как пропеллер у Карлсона. Метафора.

Эти тексты — не литература, а гибель… путь, путь вниз… описанный не без кокетства — но не с читателем кокетничает мой герой, а со смертью… в тайной надежде ее смягчить… задобрить… обмануть… и все-таки пробиться назад, к жизни…

Понимаете, мои тексты — не самоцель, это я давно похерил.

Они только «протоколы»…

Раньше они были протоколами — восторгов, экстазов и ужасов ушедшей эпохи… а нынче — ухода из всех эпох. Моя поэма конца.

Да, я жив еще… и все еще провожу мой жизненный эксперимент… пишу — устраиваю сеансы погружения в камере сенсорной депривации… в надежде ощутить напоследок еще раз вкус жизни, поймать грубым моим сачком энтелехию-бабочку, увидеть невидимое… да, увы, я, пусть и исковерканный советчиной, но «фаустовский» человек. В отпущенные мне последние годы все еще гоняюсь за прекрасной Еленой. Но уже не по московским или берлинским улицам, а по улицам ирреального города-кошмара.

…

То, что я последние годы ищу в своих текстах-лабиринтах, не рационально, не реально. Разумное, правильное, естественное — мир Льва Толстого — мне давно надоел, даже опротивел. Мне не интересна и достоевщина — и мое… и коллективное бессознательное.

Задачей моего эксперимента не является создание крепкого, плотного, бодрого, экспрессивного текста с красочными метафорами, лихо закрученным сюжетом, соколиным поворотом и апофеозом…

НЕТ, пусть это будет гримаса капризного существования-однодневки… дуновение нездешнего ветерка…

Заканчиваю сеанс, как китайское гадание — и сам с любопытством смотрю на его результаты.

Что получилось, то и получилось… я никогда не переписываю текст, только поправляю лексику… эксперимент есть эксперимент, а не подгонка под что-то… любимое литературными критиками.