Игорь Шестков - Дорогая буква Ю

Ужасная фраза. «Здоровенные старики» — (Гренадеры? Полифемы? Голиафы?) это конечно всего лишь старики «здоровые».

«Сквозные» любовь и дружба тут — это «недолговечные», «проходящие», «проходные» связи. «Сквозными» бывают не дружбы и любови, а раны или темы.

«Неизлечимая болезнь сердца» — это конечно никакая не «шаткость его бытия», а смертный приговор Лику. Вынесенный не судьбой, не природой, и не внутренней необходимостью прозаического повествования… Даже не жанром, требующим драматической развязки. Это приговор автора, капризного судьи и палача, своему «тщедушному и нежному» герою. Облегчение литературной задачи.

Доведи героя до припадка, покуражься над его мучениями и смертными видениями и… заверши рассказ его смертью. Чего проще.

Колдунова Набоков представляет как некоего злого демона, «крокодила», засевшего глубоко в подсознании героя: «Но до сих пор бывали, конечно, сны, на них не было управы. И не только случалось, что Колдунов являлся ему в собственном виде, в обстановке отрочества, наскоро составленной сном из таких аксессуаров, как парта, черная доска, сухая, легкая губка; кроме этих бытовых снов, случались и сны романтические, даже декадентские, т. е. лишенные явного присутствия Колдунова, но зашифрованные им, пропитанные его гнетущим духом или полные как бы слухов о нем, положений и теней положений, каким-то образом выражающих его сущность, — и этот мучительный колдуновский фон, на котором развертывалось действие первого попавшегося сна, был куда хуже прямых сноявлений Колдунова, каким он запомнился, — грубым, мускулистым гимназистом, с коротко остриженной головой и крупными чертами неприятно пригожего лица: их правильность портили слишком близко посаженные глаза, снабженные тяжелыми замшевыми веками, — недаром его прозвали крокодил, — в самом деле, было нечто мутно-глинисто-нильское в этом медлительном взгляде».

Что мне не нравится в этой, три раза подавившейся собственной лексикой, фразе?

Ее длина, ее неловкость, ее проседающий ритм и очевидный перебор.

«Романтические, даже декадентские, лишенные явного присутствия» Колдунова-крокодила сны?

«Зашифрованные им, пропитанные его гнетущим духом или полные как бы слухов о нем, положений и теней положений»?

Это не сны, это навязчиво нетривиальная набоковская проза, нашпигованная авторскими изюминками-занозами.

«Тени положений»?

«Тяжелые замшевые веки»?

«Нечто мутно-глинисто-нильское во взгляде»? У подростка? Бред.

Опять Сирин перестарался.

«Колдунов учился безнадежно плохо: особая русская безнадежность, когда как бы очарованный балбес стоймя погружается сквозь прозрачные слои классов, так что младшие постепенно до него дорастают в оцепенении страха и потом, через год, с облегчением оставляют его позади».

И тут тоже — образ понятен, хорош… но написано ужасно.

«Стоймя погружается сквозь… слои».

Набоков так описывает отношения Лика и Колдунова в детские годы: «Лик между тем был тщедушным, нежным и самолюбивым мальчиком, значит — собой представлял жертву идеальную, неистощимую. Колдунов на него наплывал без слов и деловито пытал его на полу, раздавленного, но всегда ерзающего; громадная, распяленная колдуновская ладонь производила отвратительно черпающий жест, забираясь в какие-то судорожные, обезумевшие глубины. Затем, на час-другой, он его оставлял в покое, довольствуясь повторением какой-нибудь непристойно-бессмысленной фразы, обидной для Лика, у которого спина была в меловой пыли и горели замученные уши; когда же опять надо было поразмяться, Колдунов со вздохом, даже с какой-то неохотой, снова наваливался, впивался роговыми пальцами под ребра или садился отдыхать на лицо жертвы».

Прекрасное описание, написанное со знанием дела. Но и в нем есть неприятные шероховатости.

«Собой представлял».

«Жертва неистощимая» (телец упита́нный).

«Наплывал без слов» (лучше бы — «молча наваливался»).

«Судорожные, обезумевшие глубины» (Это пах и гениталии? Как поэтично!).

«Горели замученные уши» (лучше «измученные»).

«Роговые пальцы».

«Впивался под ребра».

Вообще-то по неписанному кодексу детства после того, как кто-то сядет и отдохнет на твоем ЛИЦЕ, да еще и не один раз, — полагается при случае поднять первый попавшийся камень и раскроить обидчику череп. Если мальчик этого не делает — то обрекает себя на унизительное рабство у гнусного палача. Таков Лик Набокова. Он не раскроил череп Колдунову. Настоящая Достоевская дрожащая тварь.