Мона Авад - Зайка

– Ладно, где же тогда девицы, которых ты ненавидишь, Саманта?

Клуб в моем старом городе. Я прижимаюсь спиной к битой кирпичной стене. Пальцы погружаются в светлые, колючие волосы незнакомца. У него лоб кирпичом, но рот – как алая мягкая подушка. На нем серебристая рубашка, сверкающая в темноте бара, как чешуя самой крупной рыбы в аквариуме. Басы нью-вейв эхом отдаются у меня в груди. Его рот – затянутый дымом колодец. И я падала в него, проваливалась без оглядки.

– Сейчас каникулы. Они разъехались по домам.

– Все на одном самолете? Кстати, а это не он вон там камнем летит к земле?

Когда он улыбается, я отчетливо вижу в его улыбке черты барабанщика блэк-метал-группы, которого некогда любила до дрожи в коленях.

– На разных самолетах. В разные дома, – говорю я.

– Какая жалость, – говорит он и достает из кармана своего пальто серебряную фляжку.

Делает глоток, а затем протягивает мне. Я сомневаюсь, и он призывно встряхивает ею. Я принимаю у него из рук фляжку и отпиваю. Зеленый огонь обжигает мое нутро. Протягиваю обратно, но он останавливает мою руку.

– Оставь. Похоже, тебе она нужнее.

– А ты?

– Я пьян от любви, Саманта.

Опадающий вишневый цвет. Роб Валенсия изгибается в агонии на подмостках школьного театра. Торговец рыбой, с которым я однажды переспала. У него был такой взгляд, словно он хотел сказать им: Я знаю все ваши грязные секреты.

Теперь он наклоняется так близко ко мне, что я чувствую его холодное дыхание на своем лице. Леса. Только что убитого зверя. Запах влажного белого шалфея. Он протягивает руку к моему лицу. Наверное, хочет придушить меня. Ну и прекрасно. Но вместо этого он нежно касается моей щеки. Когда я открываю глаза – вижу его раскрытую ладонь, а на ней – горстку золотистых блесток. Точно такими же зайки раскрасили мне лицо, когда мы переодевались в фей. Черт его знает сколько я пыталась потом смыть их со своей кожи.

Он размазывает эти блестки по своей щеке и улыбается. Но даже с блестящей щекой этот странный парень воплощает в себе все острое, резкое и жесткое мира сего. И тут – озарение! Оно накатывает на меня с волной мурашек, впрыскивается в кровь, вонзается прямо в сердце. Ты мой…

– Дом, – говорит он.

И в этот миг автобус останавливается. Он поднимается, надевает наушники и, насвистывая, устремляется к двери.

Я торопливо шагаю за ним в ночи. Он идет быстро, как волк, я – на несколько шагов позади. Я все жду, когда он обернется и спросит: какого черта ты делаешь? Но он, похоже, не против, чтобы я шла за ним. Даже оборачивается время от времени, убедиться, что я все еще иду. Может, даже слегка улыбается про себя. Трудно сказать.

Он идет все быстрее и быстрее, но далеко не отрывается, чтобы я его не потеряла. Фонарей в этом городе немного, и когда он окунается в темноту, я пугаюсь, что потеряла его насовсем. Но вот далеко впереди снова появляется лужица света, и я вижу, как он пересекает ее. Высокий, как секвойя, темные волосы с проседью из снега.

Мы поворачиваем то в одну сторону, то в другую, то в третью. Проходим заросли и парковки. Попеременно и красивые, и грязные районы, которые я никогда прежде не видела. Пробираемся через чужие сады, в которых он на ходу обрывает деревья – остролист здесь, еловую лапку там. В какой-то момент он ныряет в чью-то теплицу. Я иду вдоль теплицы снаружи и наблюдаю за тем, как он срывает нежные белые цветы, растущие внутри. Собирает все это в колючий букет, выходит и идет дальше, только уже быстрее. А затем ныряет в узкий переулок между домами. Ну вот, там я его наверняка потеряю, потому что мрак в переулке царит непроглядный. И он становится все гуще, гуще и гуще, пока переулок, наконец, не выводит нас к улице. И тут он сворачивает…

…к ряду заброшенных домов. Или, по крайней мере, так кажется. Кучи мусора на лужайках. Черный кот чопорно восседает на ступеньках магазина с заколоченными витринами.

Господи, да где мы, черт возьми, оказались? Хотя… я ведь уже бывала здесь, прежде. Не так ли?

Он сбавляет темп и идет медленнее, помахивая букетом и на ходу пробегая пальцами по заснеженному железному заборчику с торчащими кусками проволоки. «Прекрати это делать! – кричала мама всякий раз, когда ловила меня за этим занятием. – Еще подхватишь какую-нибудь заразу, не дай бог! Ты хоть представляешь, какой он грязный?» Но мне трудно было устоять.

Я даже протягиваю руку, чтобы сделать то же самое, как парень впереди вдруг резко останавливается.