Хуан Васкес - Нетленный прах

В.: Это очередной виток во взаимоотношениях истории и беллетристики. Роман становится мощным средством исторического размышления.

Э.-А.: Не думаю, что роман пытается покорять и осваивать новые пространства, скорее, он подтверждает, что все это и так принадлежат ему. Довольно занятный факт: в 1942 году на карнавале в Рио Орсон Уэллс познакомился со Стефаном Цвейгом, и Цвейг рассказал ему об этой чудесной стране, где оказался по приглашению приятеля. В моем романе, когда Орсон Уэллс приезжает в Колумбию, его приглашают на прием, чтобы представить ему цвет общества, и он видит там какого-то молчаливого человека почти двухметрового роста; человека этого все называют Путником, и когда он все-таки открывает рот, то говорит с характерным выговором жителя Минас-Жерайс [32] Минас-Жерайс (Minas Gerais) – штат в Бразилии. – в общем, Уэллс немедленно проникается к нему симпатией. Оказывается, Путник этот – не кто иной, как Жоан Гимараэнс Роза [33] Жоан Гимараэнс Роза (1908–1967) – бразильский врач, дипломат и писатель. Будучи с 1938-го по 1942 год вице-консулом Бразилии в Гамбурге, познакомился с Араси де Карвальо, прозванной «Гамбургским ангелом» за то, что в обход существовавшего в консульстве внутреннего распоряжения выдавала бразильские визы евреям. , в ту пору обосновавшийся в Боготе. Он был секретарем посольства, а до этого – вице-консулом в Гамбурге, пока наци не посадили его в концлагерь. Впрочем, бразильские власти вскоре добились его освобождения и послали в Боготу. Сведения о Гимараэнсе абсолютно достоверны. Я использую всю эту прелесть, ибо подозреваю, что какой-нибудь критик скажет: «Ну, это уж его занесло…» А между тем это все совершенная правда. Ну, и дальше Уэллс и Гимараэнс Роза становятся друзьями здесь, в Боготе.

Все это Эрре-Аче сказал в беседе со мной, и все это прочитал Карлос Карбальо. Но тогда, в церкви, сидя в последнем ряду деревянных скамей, я не помнил таких подробностей – ни про либеральных президентов Сантоса и Лопеса, ни про Лауреано Гомеса, лидера консерваторов, восхищавшегося Франко и молившегося о победе Оси, ни про наши фрегаты, потопленные германскими субмаринами – факт, который правительство Колумбии использовало как предлог для разрыва дипломатических отношений с Третьим рейхом. Не помню, ни чтобы в беседе упоминался Стефан Цвейг, чье пребывание в Бразилии завершилось самоубийством (он отравился барбитуратами, что увековечено трагической фотографией, где запечатлена и разделившая его судьбу жена Лотта в кимоно на голое тело), ни Гимараэнс Роза, скончавшийся от инфаркта в 1967 году (через одиннадцать лет после того, как описал собственную болезнь и собственную смерть в своем знаменитом романе). Подробности беседы изгладились из моей памяти, чего нельзя было сказать о памяти Карбальо, который пересказывал их в свое удовольствие. За стенами церкви ливень продолжал барабанить по крышам сиротливых автомобилей, и ветер уже стал раскачивать кроны соседних эвкалиптов. В глубине, рядом с амвоном, возникло какое-то движение: я увидел, как показалась и тотчас скрылась чья-то-то тень или силуэт – кто-то смотрит (следит) за нами издали, – подумал я. Но тут появился мальчик в черном, поглядел на нас и снова исчез. Хлопнула дверь, и этот звук дошел до нас с опозданием, как грохот орудийного разрыва.

– Я читал эту вашу беседу, и знаете ли, что со мной произошло? – спрашивал между тем Карбальо. – Знаете? У меня земля ушла из-под ног. Буквально. Я не мог продолжать работу.

Все утро он прокорпел в библиотеке Луиса Анхеля Аранго, безуспешно отыскивая сведения о неизвестном мне писателе по имени Марко Тулио Ансола [34] Марко Тулио Ансола Сампер (1892–?) колумбийский адвокат и писатель, расследовавший обстоятельства убийства генерала Рафаэля Урибе Урибе. , чем-то его заинтересовавшем. Наткнувшись на журнал «Сноска», вышел немного продышаться и намеревался вскоре вернуться и снова просматривать микрофильмы, но не вышло: можно ли было опять закопаться в старые газеты и старые фотографии несуществующего города? – Никак нельзя. Потому что на страницах этого литературного журнальчика он нашел то, что так давно искал. «Меня словно током дернуло, и разве в силах был я тихо сидеть за библиотечным столом, когда мне хотелось завопить во все горло, бегом выбежать из библиотеки, броситься в центр и продолжать кричать».

Он тотчас понял, что должен сделать. Снова начал свои штудии и еще до вечера узнал, что Эрре-Аче Морено-Дюран (р. 1946) приглашает на презентацию своего последнего эссе «Вавилонские женщины», имеющую быть в Центральном университете в 18.30, вход свободный. «Это был мой шанс, – сказал Карбальо. – И долго я не раздумывал». Через четыре дня он взял свою папку с металлическими уголками, сунул туда кое-какие бумаги и экземпляр журнала, явился к дверям аудитории, купил книгу на лотке у входа и в ожидании начала выпил в тамошнем кафетерии фруктового чаю. Потом увидел людей, вереницей выстроившихся у столика (у каждого в руках была книжка), но занимать очередь не стал, а дождался, когда она сама собой рассосется, а Морено-Дюран простится с устроителями и выйдет на 7-ю карреру. Тут он догнал его и без околичностей сказал так: