Хуан Васкес - Нетленный прах

А когда мы вернулись домой, я увидел, что дело серьезное – дед провел меня в свою комнату, а мне туда раньше хода не было. Усадил на кровать (тоже – дело неслыханное), а сам опустился на колени. Поднял покрывало и вытащил из-под кровати деревянный ящик, ящик от какого-то шкафа или комода, сгинувших куда-то, и с совершенно бесполезным замком. Ящик был доверху наполнен башмаками, бумагами, но больше всего там было книг. «Смотри, сынок, смотри, – сказал дед. – Это книги твоего папы». И показал мне брошюрку с текстом речи, которую Гайтан произнес над прахом генерала Рафаэля Урибе Урибе. Гайтану было в ту пору шестнадцать лет, и он выступал от имени Национального Центра молодежи. «Вот гляди, мой милый, на что Вождь был способен в твои годы». Потом показал дипломную работу Гайтана «Социалистические идеи в Колумбии», однако предупредил: «Это тебе еще рано». И наконец достал и положил мне на колени еще одну книгу: «Кто они?» Марко Тулио Ансолы. На первой странице отец поставил свою подпись – «С. Карбальо», а на последней – указал дату, когда книга попала к нему: «30.Х. 1945». «Вот она, сынок. Возьми и прочитай, если только сможешь, а потом скажи мне, понял ли ты то же, что и я».

Так сказал мне дед. Излишне говорить, мне кажется, что так оно и случилось: я понял то же, что понял он. Пусть не с первого чтения, пусть не после первого разговора, но со временем стал понимать. В тот день, 9 апреля 1964 года, когда дон Эрнан подарил мне отцовскую книгу, я начал читать ее с единственной целью: найти там, на этих трехстах страницах, все, что мог вспомнить папа в тот миг, когда убили Гайтана. Разумеется, в мои шестнадцать лет я мало в чем разбирался. Однако сообразил все же с течением месяцев и лет, что книга Ансолы, уродливая и тяжелая книга, вышедшая в 1917 году, позволяет понять, о чем в последние часы и минуты своей жизни думал 9 апреля 1948 года мой отец. Эту идею принять нелегко, но я не оставлял стараний. Я прочел книгу два, три раза, потом пять раз, потом десять, и при каждом перечитывании всплывали на поверхность отдельные эпизоды, разрозненные фразы. Я прочел эту книгу, будь она проклята, и понял ее – понял то же, что мой отец за несколько минут до смерти. Я словно влез в его голову, увидел мир его глазами, стал им за минуту до того, как грянул выстрел снайпера. И такого постижения никому не пожелаю. Да, спору нет, это удача, это привилегия, но одновременно и тяжкое бремя. Я вытянул этот жребий, я посвятил этому всю жизнь – я несу на плечах постижение, осенившее отца в последние минуты жизни, а деда – много лет спустя, постижение, которое я получил от них по наследству.

Тут я произнес единственно возможные здесь и сейчас слова. И облек их в форму вопроса, в котором, возможно, буду раскаиваться, но не задать его было бы проявлением трусости и, быть может, слепоты.

– И что это было за постижение, Карлос? Что такое постиг ваш отец, а теперь и вы?

– А то, что элегантный господин из аптеки «Гранада» и элегантный господин с Девятой калье – это одно лицо. Что человек в костюме-тройке и с манерами английского лорда (как описал его Гарсия Маркес) и человек в лакированных ботинках и полосатых брюках (как описала его свидетельница Мерседес Грау) – это одно лицо, как и тот, кого пропавший свидетель Альфредо Гарсия видел в плотницкой мастерской убийцы Галарсы, и тот господин в цилиндре, которого Ансола отказался назвать в суде. Как и элегантный господин, подстрекавший возбужденную толпу, пока она не устроила самосуд над Хуаном Роа Сьеррой, и тот, кто спросил одного из убийц Урибе: «Ну что, убил?» Папа понял, что священник, суливший Урибе загробные муки, ничем не отличается от другого, очень известного священника, перед убийством Гайтана требовавшего расправы над красными. Папа понял, что слухи и анонимные статейки в газетах, наводнившие Боготу перед 9 апреля, ничем не отличаются от слухов и анонимных заметок, гулявших по Боготе перед 15 октября. Он понял, что все, кто был уверен, что Гайтана убьют, ничем не отличаются от тех, кто за сорок дней до убийства генерала Урибе, знал, что оно произойдет. Он понял это, Васкес, ему открылась ужасная истина: их убили одни и те же люди. Не следует понимать это в буквальном смысле. Я имею в виду чудовище, бессмертного монстра, многоликого и носящего множество имен – оно столько раз убивало раньше и еще будет убивать, потому что за века нашего существования ничего не изменилось и не изменится никогда, ибо наша несчастная страна больше всего напоминает мышь, бегущую в колесе.