Натан Энгландер - Кадиш.com

— Иерусалим, — сказал Ларри, кивнув мрачно и с полным пониманием.

Отец снова засмеялся.

— Ерушалаим? Ты себе представляешь, сколько это стоит? Отправить гроб самолетом? Купить место на кладбище? Хочешь, чтобы я переслал себя по почте, чтобы меня засунули в склон каменистого холма около шоссе, в тени торгового центра, точь-в-точь похожего на западные? Нет, Ларри, не в Израиле. Здесь, в Мемфисе, — сказал он. — Меня похоронят мехутаним [11] Мехутаним ( иврит ) — родственники со стороны зятя или невестки. . Буду покоиться рядом с семейным участком родни твоей сестры.

— В Мемфисе, насовсем?

Отец кивнул. В Мемфисе, насовсем. Да.

Ларри не знал, что и подумать. А как же места на кладбище в Ройял-Хиллс, уже оплаченные отцом и матерью?

— Мой свадебный подарок ей и тому дуролому.

— Ты отдал свое место Деннису?

— В тот же день, когда они обменялись кольцами. Пусть твоя мать покоится под общим надгробием с именем, которое для еврея — просто смех. Деннис. Все равно что провести вечность в могиле с тренером по теннису.

— Но, пап, они не вернутся в Бруклин. Никогда. Они даже в гости не приезжают.

— Что ты знаешь о планах твоей матери и этого идиота? Какой мозольный оператор переносит свой бизнес в места, где богачи с утра до вечера рассиживаются, задрав ноги кверху? В пятидесяти милях от их дома не найдешь ни одной сверхсложной мозоли.

— Почему вдруг мы заговорили про ноги? Абба, ты же нездешний, — сказал Ларри, обводя рукой вокруг, подразумевая больничную палату, и больницу, и Мемфис, и великий штат Теннесси. — А что, если я прямо сейчас верну те места? Что, если я договорюсь с мамой? Тебе следует покоиться дома, в Ройял-Хиллс, среди евреев. Там, где ты был всегда. Ты возьмешь одно место, а я… я воспользуюсь вторым.

— Вот-вот, — сказал отец. — Сейчас ты нас бросаешь, как будто это ничего не значит. Но я уверен: когда наступит тот час, тебе захочется к нам вернуться.

Услышав слово «бросаешь», Ларри скривился. Отец заметил это и все понял:

— Ларри, ты нас бросаешь не как сын, не в этом смысле. Ты здесь. Ты прилетел. Остановился в «Ла Куинте» и делаешь то, что должен. Идеальный сын. Я говорю в смысле, бросаешь как еврей. Не меня. Я имею в виду твой народ, твою веру. И это еще одна причина, почему…

— Почему — что?

— Почему здесь.

— Потому что я секулярный?

— Потому что я умираю. И хочу: когда я уйду, пусть все будет сделано как надо. По-настоящему.

Ради этого «пусть все будет сделано как надо» рав Рой уводит Ларри из гостиной в кабинет. Они только что завершили молитву, идет последний вечер строгой изоляции. Очевидно, все спланировано заранее: Дина идет за ними по пятам, а Дуви Хаффман замыкает шествие.

Хаффман возглавляет Хевра Кадиша — местное похоронное общество. Этот человек с бычьей шеей и тройным подбородком, лезущий не в свои дела, — тот самый, кто готовил тело их отца к возвращению в прах.

С тех самых пор как отца отвезли в больницу, а потом на кладбище, Дина никого в кабинет не допускала. Значит, кабинет они выбрали за его эмоциональную весомость в момент, когда от шивы остается лишь один рассвет и завершающий миньян, а затем все собравшиеся призовут брата и сестру встать и принять утешение от Всевышнего среди скорбящих Сиона.

Муж Дины — симптоматично — при этом не присутствует. Дина решила не втягивать Ави — как и всякий раз, когда наступало время ей и Ларри засучить рукава для настоящей драки. Ясно: отсутствие Ави — дурной знак.

Никто из трех человек, стоящих перед Ларри, не притворяется, будто они собрались здесь спонтанно. Хаффман и Рой — по бокам, Дина — в центре. За их спинами, возвышаясь над всем, — стена религиозных книг в позолоченных и посеребренных переплетах. Ларри пятится, натыкается на раму раздвинутого дивана: одеяло до сих пор свисает криво, простыни сбились в ком.

Конечно, все по плану: смахивающий на мультяшного кролика раввин (рядом с Хаффманом он кажется еще жилистее) поднимает бровь, подавая сигнал Дине.

— Как тебе, должно быть, известно, — говорит она, словно читая по бумажке, чересчур официально, — завтра мы встаем [12] Т. е. завершаем шиву. — Примеч. ред. , и завтра же у тебя самолет. И, Ларри, мне нужно знать, что тебе понятны твои обязанности как единственного сына нашего отца.

— Почему со мной все постоянно обходятся так, словно я не еврей? — говорит Ларри, уже вскипая. — По-вашему, я не знаю правил? По-вашему, если бы вы не следили за мной во все глаза, я бы кремировал отца и пересыпал пепел в консервную банку? И закопал бы его кости на каком-нибудь поле с крестами, и вылил бы на холмик бутылку бурбона?