Натан Энгландер: Кадиш.com

Переутомление и переживания, непрекращающийся анализ своего горя — все это сильнее Ларри: он капитулирует и слезает с кровати. Рывком, чуть ли не сломав, выдергивает вилку аквариума из розетки и испускает вздох облегчения, когда комнату наводняет целительный мрак.

Заползая обратно под детское одеяло, сам себя укутывая, Ларри дрейфует в этой сладостной темноте в сторону дремоты.

Но забыться не может — его преследуют мысли о смерти и сырой земле, о камешках, барабанящих по гробу, и о бестелесной душе, официально отделенной от тела, — о тени своего отца, которая блуждает на свободе. Когда тело самого Ларри покоится на этой узкой, как гроб, койке, вытянув ноги, до удушья переполненное суевериями, становится ясно, что он, когда отца хоронили, откопал свое прежнее, верующее «я».

Зажмурившись, он вновь и вновь пытается уплыть в дрему. Но невольно прислушивается: как там рыбки в аквариуме — беспокоится за их самочувствие.

Ларри все больше тревожится, что, выдернув вилку, полностью вырубил агрегат и вот-вот задушит рыбок, или антиутопит, или — как это называется, когда не даешь существам, дышащим под водой, жить их обычной жизнью? Он, естественно, не может расслышать, как они плавают, а потому пытается различить шум фильтра для воды, вычленить его в непривычном электрическом гуле всего дома. Но звуки тонут в монотонном вое неутомимого компрессора: он установлен где-то неподалеку и гонит к вентиляционной решетке над койкой морозный воздух.

Так что Ларри снова открывает глаза, потягивается и, напрягая зрение в темноте, надеется разглядеть пузырьки, поднимающиеся, словно столб дыма, над дурацким аквариумным насосом.

И — прекрасно зная, как это нелогично — цепенеет от ужаса при мысли, что наутро семейство займется чередой новых похорон, и все по его вине: вот ведь услужил добрый дядюшка, идиот. Он воображает, как все члены семьи в траурных одеяниях набьются в ванную, чтобы застыть в ожидании уже не у могилы, а над одним из величественных, с бесшумным бачком, богатейских унитазов, которых в этом доме уйма. Племянник будет руководить церемонией, а две племянницы — держать гроб, то есть тяжеленный, наполненный рыбками дуршлаг, и дети будут смотреть, как их убиенные питомицы кувырком отправляются к своему создателю — после того как накануне смотрели, как отправился к создателю их дед.

Всякий раз, когда Ларри уже готов погрузиться в сон, рыбки волокут его обратно, и наконец он вытаскивает себя из постели, чтобы снова воткнуть треклятую вилку в розетку.

Теперь, при свете, Ларри капитулирует перед нескончаемостью этой ночи — лежит, тоскуя по отцу, горячо любя отца: тот, белобородый, в очках, благочестивый, был единственным человеком из прежней жизни Ларри, единственным в их закрытой общине, кто разглядел его истинную натуру, любил Ларри именно за то, кто он есть, ценил того, кем Ларри стал.

— Знай, — сказал отец на больничной койке, — что у тебя в этом мире и в Мире Грядущем все будет хорошо.

— Думаешь, будет? — спросил Ларри (и подумал: о если бы!..).

— Ты знаешь, что я думаю?

— Я у тебя спрашиваю, — сказал Ларри.

— Вот что я думаю: Мир Грядущий — это длинный стол, за которым сидят все, по обе стороны, мужчины и женщины…

— И домашние животные?

— Никаких домашних животных, — сказал отец.

— Совсем никаких?

— Ну ладно, — сказал отец. — Под столом — собаки и кошки. Но птиц нет. С птицами — нет, не могу себе представить.

— Резонно, — сказал Ларри.

— Этот длинный стол, с опрятной белоснежной скатертью, ломится не от еды и напитков, а от свитков Торы: каждому дан свой, чтобы читать поодиночке или изучать с напарником.

— Это я могу вообразить.

— А знаешь, чем люди заняты за этим столом?

— И чем же?

— Там целую вечность учишься, ничем другим не занимаешься. Никаких помех. Нет ни дня, ни ночи, ни выходных, ни праздников, ни ямей хаг, ни хол [5] Ни праздников (святого), ни будней (мирского) ( иврит ). . Ведь это жизнь после жизни. Время не дробится — все уделено одной цели.

— Конечно, — сказал Ларри.

— Вот почему для душ, которые там собрались, одно и то же место служит и раем, и адом.

Тут отец принялся жадно хватать ртом воздух — сам стал похож на рыбу.

— Вот как все устроено, — сказал отец. — Если у тебя хорошая голова и хорошее сердце, если ты любишь изучать Тору и интересуешься знаниями, для тебя вечная учеба — рай.

Он посмотрел на сына, и Ларри кивнул.

— А если все, чего тебе хочется, — терять время на наришкайт [6] Глупости ( идиш ). и накапливать вещи, тешиться своими алчными мыслями, хотя денег больше не существует, и тешиться своими грязными мыслями, хотя твой швонц [7] Мужской половой орган ( идиш ). зарыт далеко внизу, тогда для тебя тот же стол — мука мученическая. Тогда, сидя там со своей плохой головой, ты понимаешь: ты в аду.