Натан Энгландер - Кадиш.com

— Извини, — говорит рав Шули, выпустив руку. — Я… Я тут подумал… что скажешь? Что, если завтра я устрою двойную перемену?

Мотнув головой (на сей раз по собственной воле), Шули воздевает руку, отклоняя свое же первоначальное предложение.

— Нет, нет. Что, если тройную? Если я устрою дополнительную перемену, чтобы возместить ту, которую ты сегодня пропустил, и обычную завтрашнюю, и плюс еще третью, чтобы не украсть ни минуты твоего досуга, когда мы будем разговаривать. Как по-твоему, это будет справедливо?

— Наверно, — говорит мальчик, поняв все с полуслова. — Хорошо.

И тут в дверь вваливаются остальные.

В этот день Шули проводит уроки через силу — не может сосредоточиться. Вечером, при детях, не упоминает о произошедшем. Укладывая их спать, держится как обычно, вот только просит, чтобы дети еще разок поцеловали и обняли его. Да и какой отец не попросит об этом, когда к нему привязалась мысль, что он может умереть безвременно?

Шули лежит на кровати, держа перед собой книгу, дожидаясь Мири. Она выходит из ванной в длинной ночной рубашке. Шули кажется, что, приближаясь, она плывет по воздуху.

Он уже раскрывает рот, чтобы заговорить, но снова призадумывается. Что нового он может сообщить? Что-то про своего ученика? Историю, оборванную на полуслове? Разговор, который, не успев начаться, был прерван звонком на урок?

Если тащить в их с женой спальню все огорчения и разочарования каждого школьника, если приносить домой все беды, как кошка в зубах — птичку, что ж это за подарок Шули каждый вечер будет класть к ногам Мири? Смогут ли они жить спокойно?

Он говорит себе, что ничего страшного не случилось. Не стряслось ничего такого, чем следует поделиться, лежа бок о бок с Мири.

Смотрит в потолок, пытается думать про завтрашнее утро с надеждой, предвкушать, как поговорит с Гавриэлем про его решения и поступки. Так Шули лежит, натужно стараясь приободриться, пока Мири не просит выключить свет.

— Я думаю, — говорит он ей.

— А я устала, — говорит она. — Думай в темноте.

— Я смотрю на потолок. Меня это успокаивает.

— Смотри на него в темноте. Разницы никакой. Нет там, на потолке, ничего.

Рав Шули хватает свою подушку и уходит в крохотную гостиную, чтобы смотреть на другой кусок потолка и брать с полок все книги, где могут отыскаться мудрые разъяснения.

Спустя несколько часов Шули слышит скрип половиц, а потом видит на лестнице босые ноги Мири. Спустившись на полпролета, она останавливается, перегибается через перила и обращается к нему сверху.

— Тебе надо поспать, Шули, — говорит она. — Завтра после школы у тебя свадьба Вайдеров. Усталый раввин не проведет красивую церемонию.

Шули готов взвыть от одного упоминания об этом обязательстве.

— Я же им сказал, что побуду только до конца хупы [43] Хупой называют и балдахин, под которым молодожены стоят во время церемонии бракосочетания, и саму эту церемонию. . Как только хассан [44] Жених ( идиш ). раздавит ногой бокал, уходим.

— Я случайно встретила Дафну Вайдер, и она спросила: может, мы все-таки останемся поесть и приведем с собой детей? Мне кажется, тебе это пойдет на пользу. Свободные столики есть. И когда просит мать невесты, нельзя отказывать.

У Шули вытягивается лицо, и Мири подходит, присаживается рядом на диван.

— Что такое, муж мой? — спрашивает она.

И Шули, без долгих экивоков, рассказывает ей обо всем, что приключилось. Берет жену за руку, смотрит ей в лицо: чтобы успокоиться, ему достаточно увидеть, что она размышляет над его словами.

Он видит: она проделывает то, что умеет лучше всего, когда ему проблема не по зубам, — Мири распутывает его сбивчивые мысли, выстраивая логические цепочки, помогает своему горемычному мужу рассуждать толково.

Мири говорит:

— Ты расстроился, потому что не знал, что у мальчика умер отец?

Шули кивает.

— И еще ты расстроился, потому что ребенок остался без отца, а его мать овдовела?

Шули кивает.

— И, конечно, тебя коробит, что твой ученик — ведь отец умер еще летом — во время миньяна весь год не вставал с началом кадиша.

Это тоже расстроило Шули, очень расстроило.

— Но ему двенадцать лет, верно?

— Верно, — говорит Шули.

— Одним поводом для беспокойства меньше. Мальчик, у которого пока не было бар мицвы, не обязан читать кадиш. Он безгрешен. В этом нет никакой авейры [45] Авейра (авера) ( иврит ) — грех, проступок против религиозных предписаний, противоположность выполнения мицв. .