Михаил Холмогоров - Жилец

Через несколько минут та же санитарка спустилась в холл:

– Николай Андреевич распорядились выдать вам халат и проводить до его кабинета.

И Левушка шел по длинному коридору сквозь восхищенный шепот любопытствующих.

Николай в свите молодых женщин в белых халатах двигался навстречу. Он, чего Левушка в трезвом состоянии никогда за ним не замечал, улыбался, хотя глаза были строги, и улыбка его не допускала при сем никакого амикошонства. Брата трудно было узнать. В нем пробудился неожидаемый от столь грубого эгоистического существа артистизм. И где Николай подлинный? Здесь или дома?

Но может, все так резко меняются в зависимости от места, где их застигает взгляд? Интересно, как я буду выглядеть, когда начну работать?

Все эти мысли вылетели из головы, когда Николай, отдуваясь, вошел в кабинет и сдернул с себя белую ермолку.

– Ну, что тебе сказали?

– Сказали, что Жорж исчез. Даже справку выдали. Предложили обратиться в милицию, хотя сами дали команду на розыск.

Вид казенной справки почему-то успокоил Николая, он вызвался проверить московские морги и больницы, но как маме объявить, что Жорж пропал? Ее ж паралич хватит. Или того хуже.

– Вот что. Маме скажем, что Жорж скрывается в надежном месте. Мол, понял, что дело плохо, и – с концами.

– А если, дай бог, где-нибудь в больнице обнаружишь? Мало ли, стало плохо, увезли на «скорой». Помнишь, как тогда, когда его пырнули, и только через двое суток позвонили из Склифосовского.

– Если живой, объявим, а если труп… Ну что ж, похороним в тайне от мамы.

Медики народ циничный. У Левушки живот подвело от одного только слова «труп».

Очнулся Георгий Андреевич на жестком железнодорожном диване в неудобной позе, но голова стала ясной, прищуренный Ленин в деревянной раме без слов объяснил, где он находится – в кабинете, залитом солнцем и веселыми звуками трамваев, лошадиных подков по мостовой, криками извозчиков и торговцев с Лубянской площади. Окно было распахнуто настежь, и морозный бодрый воздух лился в казенное помещение. Из-за стола на Фелицианова иронически поглядывал молодой человек в штатском костюме с претензией на элегантность. Лицо его показалось давно и хорошо знакомым, хотя, как ни перебирал Георгий Андреевич всех, с кем его сводили пути-дороги, никак не мог вспомнить, где ж он видел эти серые глаза под высоким лысеющим лбом, этот острый подбородок, венчик мертвеющих светлых волос… И у нового хозяина кабинета ироническая улыбка сползла с губ, он тоже вглядывался в подследственного с каким-то припоминающим напряжением.

«В зеркале, вот где я его видел!» Но радости догадка не принесла. И даже омерзительно стало на душе. «Принц и нищий» в советских условиях. Только кто из нас принц, а кто нищий? Фелицианов стал отыскивать в следователе хоть какие-то черты, опошляющие облик. Ничего, кроме сомнительного вкуса в одежде, не нашел. Впрочем, в молодости вкус в одежде давал срывы и у самого Георгия Андреевича, а двойник, пожалуй, лет на пять помоложе будет. «Это что, такая у них тактика? Да нет, едва ли, на каждого арестованного двойников не напасешься. Но как вести себя с ним? Этот будет вызывать на доверительные беседы в ключе «Ну мы же с вами интеллигентные люди», – понял Фелицианов и угадал.

– Люциан Корнелиевич Лисюцкий, – представился молодой человек. Потом посочувствовал, как измучили Фелицианова грубые дознаватели.

Георгий Андреевич игры не принял: раз вы такой интеллигентный, что ж вы здесь делаете? На что получил ответ:

– Умные и образованные люди везде нужны. А в ОГПУ – в первую очередь. Мы имеем дело с врагом незаурядным. Как вы или тихий профессор Любимов. Вы краснобайствуете в своих тайных сообществах, а потом взрываются шахты и заводы, убивают из-за угла наших лучших людей.

Фелицианов осмелел, так подействовала на него эта чушь:

– Я уже тысячу раз повторял вам, что не знаком, в жизни не видел ни этого профессора Любимова, ни Сапожкова. И вообще, неужели вы не видите, что все ваши усилия напрасны? Вы обвиняете меня, Панина, каких-то незнакомых мне, но, вероятно, очень уважаемых, авторитетных людей в чудовищных преступлениях… Да вы посмотрите на любого из нас – способны мы совершить хоть что-нибудь? Ну какие из нас бандиты? Ни одному разумному человеку…

– А кто вам сказал, что обвинения рассчитаны на разум? ОГПУ действует исходя из революционной интуиции масс. А она обладает стопроцентной чуткостью. Выведи вас с тем же Паниным на площадь – растерзают. Чем благообразнее преступник, тем беспощадней будет самосуд. Вы должны благодарить нас – оформляя юридически праведный гнев народных масс, мы вас же и спасаем от стихийной расправы возмущенного народа.