Михаил Холмогоров - Жилец

– Т-т-товарищ п-полковник, – капитан Иваньков, сраженный парадоксом, от волнения стал заикаться, – как же так? Откуда у нас реакция? Все-таки СССР – самая передовая держава. И самая революционная.

– Была. В семнадцатом году. А откуда? Из недр самих революционных масс. Во время гражданской войны жизнь человеческая не стоила и гроша в базарный день. А народ, распущенный до крайности, уже не в силах был справиться с собственным бесчинством. И запросил твердой руки. Сталин был единственный среди вождей, кто понимал эту потребность. Он и стал той самой твердой рукой. Году к тридцать девятому революционный дух был истреблен полностью. Наступило, как Иосиф Виссарионович выразился, морально-политическое единство советского народа, по сути же реакция, которая никакому Николаю Первому в самых сладких снах не виделась. По сути, тридцать девятый был год великого перелома. Никто даже в мыслях не смел заикнуться о борьбе. Ты, Иваньков, Лиона Фейхтвангера почитай. «Москва, 1937», глава «Сталин и Троцкий».

– Так это же запрещенная литература!

– Для нас, Иваньков, не существует запрещенной литературы. Мы обязаны знать врага в лицо. Вот почитаешь и сам скажешь мне, почему это сочинение догадливого Фейхтвангера нельзя давать в руки народу. Советую также ознакомиться с сочинениями некоего Оруэлла. Скажем, «Ферма животных», перевод есть в нашей библиотеке. Перевод слабый, конечно, одно название следовало б по-русски перевести как «Скотный двор», но с тебя хватит и этого.

– Простите, товарищ полковник, – осмелел Иваньков, – но ваши суждения отдают каким-то цинизмом. Я пришел в органы бороться с врагами коммунизма, врагами партии…

– И будешь бороться. Но эффективно, а не хватать первого встречного по ложному доносу. Да, ты прав, мои суждения именно цинизмом и отдают. И лет пять назад они бы обошлись очень и очень дорого. Высказывания, а не мысли. Но в борьбе воленс-ноленс действует закон сургучной печати. Образ противников отпечатывается друг на друге. Именно поэтому Ленин доверил создание ЧК не болтуну эмигранту, а самому тертому каторжанину. Биографию Феликса Эдмундовича вы все, конечно, знаете и знаете, как в 1903 году он через все тюрьмы пронес красный флаг и в Красноярске повел всю колонну каторжан под красным знаменем. Ну-ка скажите, мог ли кто-нибудь в нашей системе ГУЛАГа еще при Дзержинском даже помыслить о том, чтобы пронести царский флаг? А какую сеть разведки наш Феликс раскинул по Европе, Америке – повсюду, куда занесло белоэмигрантов?! Для этого, товарищи, именно цинизм и нужен. Так что не пугайте ни меня, ни себя самих этим жупелом для простодушных. Цинизм – наше оружие. Мы обязаны до тонкостей проникнуться духом крамолы, но, разумеется, не поддаваться его влиянию.

Тугодум Иваньков долго собирался мыслями, морщил низенький лоб, вдруг брякнул, торжествуя:

– Вот вы, товарищ полковник, про закон сургучной печати говорили, будто на победителях облик побежденных отражается. Но мы же мировой фашизм победили. И что-то не видно, чтоб его методы усвоили.

– Для начала гестапо усваивало наши методы. Они очень внимательно изучали опыт ГПУ-НКВД. А что до нас… Что, по-твоему, представляла собой борьба с космополитами? Мы ее с сорок четвертого года вели. Чуть более изощренная форма национал-социализма, только и всего. И даже «хрустальная ночь» планировалась как стихийный ответ разбуженных масс на происки вредителей в белых халатах. Ты ведь сам ездил по Сибири с инспекцией, проверял готовность лагерей для приема евреев, спасенных органами от погромов. Запомните, товарищи дорогие, в КГБ время исполнительных дураков кончилось. Нам теперь предстоит борьба с противником умным и час от часу умнеющим. Враг заползает в наши дома. Следите за собственными детьми. Вот-вот подрастут и станут задавать вопросы, от которых вам не поздоровится.

О, Лисюцкий знал, что говорил. Собственная дочь, его гордость и живое искупление многих грехов, девочка открытая и доверчивая, а главное – нежная, ласковая, вдруг замкнулась, ушла в себя, а на отца смотрит разве что не с ненавистью. И это не возрастные штучки, не самоутверждение взбунтовавшегося организма в период созревания – в двадцать семь лет какой тут девичий бунт! Когда, как это произошло? Не уследил, проморгал. Давно ли вся ее комната была увешана портретами Зои Космодемьянской и молодогвардейцами, давно ли Лисюцкий с легкой иронией, прикрывавшей все ту же отцовскую гордость, умилялся тем обстоятельством, что Лиза, названная так в честь матери, – член комсомольского бюро факультета, общественница и отличница учебы?.. После института ее звали в райком комсомола, и большая карьера светила, но тут Лиза заупрямилась, ей, видите ли, простой жизни с простыми людьми захотелось, и она потребовала распределить ее учительницей в сельскую школу. Слава богу, номер с крайностью не прошел, удовлетворилась познанием жизни в московской. Впрочем, в школе, где преподает историю, она на хорошем счету.