Евгений Алёхин - Ядерная весна [сборник litres]

Мы прикидывали версии:

– Леджика замучила совесть. (Маловероятно.)

– У Леджика были еще какие-то проблемы, о которых никто не знал. (Вполне вероятно, но странно, что он не рассказал нам или хотя бы Тимофею.)

– Леджика кто-то убил. (Миша и Тимофей были в этом почти уверены.)

Но я не верил, что его кто-то убил. Я складывал, как кубики в голове, осколки из впечатлений о Леджике и времени, проведенного с ним вместе, за те пару лет, что мы дружили, его голос, его манеру говорить, его фразы и его легкость. И я думал, что мы не будем правы, что бы мы ни предполагали. Дело не в проблемах и не в совести. Дело в выборе: жить или не жить. Реализовывать себя или не реализовывать. Остаться или спрыгнуть.

Миша и Тимофей внимательно выслушали мою версию, но не сочли убедительной.

Ближе к вечеру позавчера мы были как замороженные. И потом полтора дня просто пили. Только и хотелось бить стекла, пока Тимофей плакал, потеряв своего лучшего друга.

Я сидел за столом напротив Насти, обжигался горячим чаем и представлял, как Леджик задыхался и как потом он висел, раскачиваясь, и как дядя Леня открыл дверь и увидел собственного сына повесившимся в гараже.

Какая разница.

Если в жизни такое случилось, какая разница, случилось это со мной и моим отцом, или с Леджиком и его отцом, или с Мишей и его отцом? Или с Тимофеем, хотя у Тимофея не было отца.

И я распустил сопли тут за столом. Мне хотелось, чтобы Настя меня пожалела, и она подошла ко мне и погладила мои волосы:

– Пойдем в школу.

Тут я как снова проснулся: ведь я уже давно должен быть у Миши. То есть первое мое пробуждение было ложным, а теперь я подскочил по-настоящему.

– Ч-черт, – ударил я себя по лбу.

Было уже девять, а я должен был зайти к Мише еще в полдевятого. Через несколько секунд я уже сбежал вниз по лестнице.

Странный подарок: Настя, которую я считал обычной смазливой дурой. Она стала сегодня внезапным призом мне на один миг, я получил нечто незаслуженное, это женское внимание, скорее всего, мы никогда с ней настолько не сблизимся еще раз. Но как хорошо и вовремя это было сейчас.

Я вышел на улицу. Было морозное солнечное утро конца октября. Приятный холодный воздух и освежающая корочка льда на лужах. Я только вышел из одного подъезда и зашел в другой. Настя, Миша, Тимофей, Леджик – все они жили в длинной «змейке» – доме номер 10 на моей улице. А я жил в пяти минутах, но уже в одноэтажном доме.

Я несколько раз позвонил в дверь Мишиной квартиры, но мне никто не открыл. Хотя и так было ясно, что я уже опоздал. Мы с утра должны были ехать рыть могилу для Леджика, и, наверное, Миша и Тимофей уже были там, они работали. А я опоздал и пропустил одно звено цепочки – то есть я как бы стал предателем.

Чтобы как-то наказать себя, я побежал. Мимо гаражного кооператива, мимо частного сектора, где я живу. Мимо парка, в честь которого наша улица называется Парковой. Потом я не выдержал и перешел на шаг, задыхаясь от кашля курильщика. Прошел только вдоль озера, но потом снова заставил себя рвануть, никаких поблажек, пока лопата не попадет ко мне в руки. Ты виноват, мы все виноваты, что Леджик покончил с собой, – накручивал я обороты, пока мимо проносился коттеджный поселок, и легкие мои горели.

Я остановился и сложился пополам, пытаясь отдышаться, а мир по инерции кружился каруселью. Но зато я совсем протрезвел. С одной стороны от меня было картофельное поле, а с другой – кладбище, и они все время менялись местами, кружась вокруг от резкого торможения. Я обрадовался, что отбил несколько очков этим испытанием, немного реабилитировался после предательства. Но ходил и вглядывался, пытаясь разглядеть моих друзей, и никого не видел. Я обошел все кладбище, но не нашел место Леджика. В результате посидел немного на одной могилке, посмотрел на фотографию покойника, отдохнул и пошел домой.

Пока я наливал себе суп, мачеха звонила отцу. На кухне я поставил тарелку на стол и услышал, как она говорит в гостиной:

– Пришел.

Я отправил в рот пару весел, и мачеха уже протягивала мне радиотрубку. Я взял телефон свободной рукой.

– Да? – спросил я и стал слушать многозначительную тишину.

Наконец отец спросил:

– Как ты?

– Нормально.

Отец еще секунду молчал.

– Думаешь, тебе уже можно пить?

Я об этом не думал.

– А я и не пью, – сказал я.

– Есть уверенность? – спросил он.

У меня такой уверенности не было, поэтому я просто молчал. Отец сказал:

– Часто для людей похороны – лишний повод, чтобы нажраться.