Чжан Юэжань - Кокон [litres]

Я временно поселил ее наверху. Наверное, увидев сегодня мой дом, ты очень удивилась, ведь все старые постройки в западном секторе снесли, только дом номер восемь, в котором жила моя бабушка, остался на месте. Его тоже должны были снести, но бабушка наотрез отказалась переезжать, требуя у руководства университета компенсацию в двойном размере. Все соседи уже съехали, в доме остались только мы, из университетского отдела по вопросам сноса ветхого жилья что ни день приходили сотрудники, пытаясь переубедить бабушку, но все было напрасно. Они знали, что бабушка – человек несговорчивый, чуть только тронь ее – начинает скандалить, а скандалит она страшно, и решили пока наш дом не сносить. Наверное, они думали, что бабушка и пары лет не протянет. Кто же знал, что она проживет так долго, в университете уже два ректора сменилось, а бабушке все было нипочем. Когда соседи съехали, она взломала замки в дверях и заявила, что теперь все квартиры в доме ее. По ее заданию мы с тетей купили и расставили по квартирам несколько дешевых панцирных кроватей и пластиковую мебель, и бабушка стала сдавать жилье приезжим, которые работали на рынке электроники недалеко от Наньюаня. Она превратилась в настоящую домовладелицу, целыми днями ходила по этажам, собирая арендную плату, – в общем, жила полной жизнью. Так продолжалось лет семь или восемь, а потом рынок куда-то перевели, квартирантов стало меньше, а в конце вообще никого не осталось. В целом доме теперь жили только мы одни, трещины на стенах росли, проводка барахлила, и мы часто сидели без света. Окна на верхних этажах побились, и ставни качались на ветру, как будто в доме хозяйничает привидение.

Я поселил Сяо Кэ на третьем этаже, в квартире с окнами на восток. Мы распахнули ставни, убрали со стен паутину. Сяо Кэ включила мой приемник и подметала, мурлыча песенку. Я же сначала поливал пол из шланга, а потом подкрался к Сяо Кэ сзади и окатил ее водой. Она отобрала у меня шланг, и мы, насквозь мокрые, гонялись друг за другом по пустой квартире. А потом свалились на матрас, обернутый пластиковой пленкой, и занимались любовью. После секса на лице Сяо Кэ всегда выступали красные пятнышки, мелкая-мелкая сыпь. Ее эти пятнышки огорчали, а мне, наоборот, казались очень красивыми.

Скоро я поссорился с начальником и недолго думая уволился из агентства. Появилась целая прорва времени, я мог навещать Сяо Кэ и утром, и днем, и вечером. Если тетя работала в ночную смену, я уходил спать наверх. Иногда шел покормить бабушку или купить бутылку соевого соуса для тети и заодно успевал заглянуть к Сяо Кэ, занести ей коробочку покупного жареного риса. Наступило лето. Мы натянули полог от комаров, и матрас превратился в плот, на котором мы коротали и дни и ночи – ели, смотрели кино, играли. И занимались любовью. Без конца занимались любовью, пока не обессилевали. Ни она, ни я не говорили об этом вслух, но мы оба ждали.

Все эти годы мы с тетей не могли переехать в другую квартиру, выбросить что-то из мебели, изменить замшелый уклад, которым жила наша семья, – во всем нужно было следовать бабушкиной воле, а значит, оставлять все по-старому. Мы ждали, что однажды бабушки не станет и у нас начнется новая жизнь. И вот к строю ожидающих присоединилась Сяо Кэ. Она ждала, когда я получу свободу и смогу уехать с ней. Но теперь мы ждали молча и об отъезде не заговаривали.

Днем мы лежали голышом на полу, пили пиво, поджаривая пупки на солнце. Я напивался до бесчувствия, пока ноги и руки не становились ватными, а потом забирался на Сяо Кэ и входил в нее, в ее бездонную сердцевину. Вязкая влага все прибывала, она облизывала наши раскаленные границы, и по телу разбегались судороги. Я ложился на Сяо Кэ, закрывал глаза и весь погружался в ее плоть. Предельно мягкая плоть распахивалась мне навстречу через узкое тазовое кольцо, дрожала и сокращалась. Я был не в силах остановиться, я уже ничего не чувствовал, но не мог кончить. Эрекция долго не проходила. Одинокая обескураживающая твердость, последний аккорд безумной молодости.

В конце июня бабушка попала в отделение интенсивной терапии. Мы застали ее в сознании, она потребовала убрать кислородную маску и спросила тетю:

– Скажи, твой отец ждет меня там?

Тетя растерялась и ответила, что не знает. Помолчав, бабушка покачала головой:

– Надоело быть одной.

Через два дня бабушка умерла. Когда зазвонил телефон, я спал в обнимку с Сяо Кэ. Поговорив с тетей, лег обратно и крепко обнял Сяо Кэ. Она открыла глаза, спросила, что случилось. Я попросил не шевелиться, полежать со мной еще немного. Свобода оказалась на вкус не такой, как представлялось, и я чувствовал только легкую дурноту.