Наталья Литтера - Пять лепестков на счастье [litres]

Утром Любовь Николаевна не вышла из комнаты не потому что мучила мигрень – не было ее, а потому что не желала. Не могла спуститься к завтраку свежая и приветливая. Вчерашний спектакль, хоть и не хотелось в том признаваться, поразил ее. Жгучее чувство зависти к Павлине отравило. Зависти и ревности. Вот она живет, полно, интересно, во всю грудь. Есть у нее сцена, роли, успех и признание, есть поклонники и восхищение Петра Гордеевича. Когда-то он так же восхищался ею, Любушкой, да вот… осталась только привычка. И дом как клетка, и разговоры все о том, кто где какой заводик прикупил, сколько приказчик наворовал, да городские сплетни. Скучно. Пошло. Душно.

Вся ночь прошла без сна. А когда под утро забылась, явилась ей в дремоте Павлина, пьющая шампанское и громко смеющаяся. Торжествующая. И ведь красавица, не смотри, что глазки маленькие, зато как умеет ими глянуть!

– Ненавижу, – прошептала Любовь Николаевна и отвернулась от зеркала.

Пора было отправляться к Шелыгановой.

День выдался жаркий, а к вечеру посвежело, поэтому чай решили пить в саду.

– Вот угодил, Петр Гордеевич, так угодил, московских гостей ко мне привез. – Старушка Шелыганова с довольным лицом разломила калач.

А Петру Гордеевичу только того и надо было. Он выкупал у нее старый склад на окраине города. Осталось сделать последний взнос.

– Хотел порадовать вас, Марья Ивановна.

– Чем еще порадуешь?

– Все помню, – заверил хозяйку дома Петр Гордеевич. – Через два дня обещанная сумма будет уплачена. Слово мое крепкое.

Старая купчиха усмехнулась.

– И что оно, в Москве-то? – обратилась она к Рысаковой. – Весело?

– Весело, – согласилась Прасковья Поликарповна. – Но сейчас все выезжают по дачам. Жарко.

– И то верно, – закивала головой Шелыганова. – А мы тут в газетах начитались всякого, прямо и не знаю, врут или правда. Якобы жил у вас один человек, который дома поджигал. Как выпьет, так и идет жечь, а когда разбойника поймали, мужики докрасна прут раскалили да и выжгли ему глаза.

– Что вы такое говорите! – воскликнула Рысакова, начав мелко креститься. – Не слыхала про страх такой.

– Значит, врут.

– Врут, матушка, врут. В газетах чего только не напишут, да все брешут.

Любовь Николаевна сидела тихо, слушала разговор и, когда Рысакова начала креститься, подумала, что рука у нее хоть и холеная, а квадратная, мужицкая. А у ее мужа наоборот – тонкая с длинными пальцами. Нервная. Напоминающая больше руку игрока, чем купца.

– А вот я еще читала, – не унималась Шелыганова, – что горничные в Москве шибко прыткие стали, и тем, кто замечен за непотребством с хозяином, хозяйки собственноручно косы режут.

– Эдак скоро половина горничных без кос останется, – засмеялся Рысаков.

– А мы хоть не Москва, но и у нас тоже есть что об амурах рассказать. И не только об амурах, правда, Петр Гордеевич? – усмехнулась Шелыганова.

«На Павлину намекает, уже все доложили сплетники», – подумала Любовь Николаевна.

– Такие дела, все московские газеты обзавидуются, – продолжала как ни в чем не бывало старая купчиха. – Задумал наш кирпичный фабрикант заняться мылом. И ведь не боится обанкротиться, говорит, француза себе выпишу, и будет он мне ароматы не хуже парижских делать.

Петр Гордеевич позволил себе засмеяться. Натужно смеется, заметила Любовь Николаевна. Тоже почувствовал двусмысленность слов старухи.

– Это что же, – оживилась Прасковья Поликарповна, – правда?

– Правда, – подтвердил Петр Гордеевич.

– А вы и молчали. Алексей Григорьевич, а они и молчали! Вот ежели ваш француз не подведет… Вы спрашивали нас про Москву, Марья Ивановна, – повернулась Рысакова к старухе, – так я вам скажу, у нас на Кузнецком мосту такое душистое мыло продается, чистый одеколон! Пользуется большим интересом у дам. Я уже давно говорила Алексею Григорьевичу, вот бы и нам такую-то лавку открыть. Только уж закупать для перепродажи очень накладно получается. Цены слишком высокие. Вот вы, Петр Гордеевич, наверняка такую не заломите.

«Какая хватка, – подумала Любовь Николаевна, – заправляет всеми делами тут скорее жена, чем муж».

Петр Гордеевич же слегка наклонил голову и ответил простовато:

– Так я еще и не построил заводик-то. Что же делить, чего пока нет.

Конечно, он лукавил. Заводик, может, еще и не построил, но разрешение на производство мыла и его торговлю получил, только никому до поры не рассказывал.

– Это вы зря так, – Рысакова раскраснелась, начала торопливо прихлебывать чай, – дела нужно всегда наперед обговаривать. Вот у нас как в Москве – идешь в театр, а в программке объявление «Лучшее глицериновое мыло покупайте там-то». Ежели мыло у вас получится да мы сговоримся, я таких объявлений наделаю – хоть на программках, хоть на занавесе. На всю Москву!