Рэйчел Бинленд - Флоренс Адлер плавает вечно [litres]

Она взяла лежащий на туалетном столике конверт, все еще без почтовой марки, и протянула ему.

– Будь так добр, отправь его Флоренс.

Когда Джозеф добрался до Пляжного киоска Уисшафтера следующим утром после похорон дочери, паренек пятнадцати или шестнадцати лет уже расставлял стулья и разворачивал огромные пляжные зонты.

– Сколько будет стоить арендовать стул на целую неделю? – спросил Джозеф, изо всех сил пытаясь смотреть на лицо парня, а не на безбрежный океан за его спиной.

– Восемь долларов, – сказал он.

Джозефа передернуло. Купить стул вышло бы дешевле.

– Еще надо оставить депозит в три доллара.

Джозеф достал кошелек и начал отсчитывать купюры. Он никогда не смог бы рассказать Эстер, что потратил столько на какую-то фривольность. Мальчишка достал из кармана огрызок карандаша и книжечку с чеками.

– Имя? – осведомился он.

– Джозеф Адлер.

Парень начал болтать, пока заполнял и подписывал чек.

– Слышали об утопленнице в воскресенье?

Джозеф закрыл глаза и увидел, как жену тошнит на пол больничной палатки после того, как пляжный хирург объявил время смерти Флоренс.

– Первая в этом сезоне, – продолжил паренек.

Джозеф заставил себя спросить:

– Известно, кто это?

– Какая-то девчонка, – он передал Джозефу чек. – Принесите его в конце недели, чтобы забрать депозит.

Джозеф едва смог согласно кивнуть. «Какая-то девчонка».

– Ваш – вон тот, – произнес мальчик, указывая на деревянный стул с полосатым сине-белым сиденьем из холстины. На раме синей краской по трафарету был выведен номер «63».

Джозеф подошел к стулу, сложил его и аккуратно взял под мышку. Свободной рукой он коснулся шляпы и зашагал в сторону Стейтс-авеню. Он не отошел и на пару дюжин шагов от песчаной полоски, когда паренек подбежал к нему.

– Сэр, вы не можете уносить стул с пляжа. Он ваш на эту неделю, но он должен оставаться на песке.

Джозеф поставил стул на землю и снова достал кошелек.

– Знаешь что, – сказал он. – Вот еще три доллара. Дай мне унести стул, а когда я его верну, можешь оставить себе еще и депозит.

Администрация пекарни располагалась на третьем этаже завода, вдали от миксеров, месильных машин и разделителей теста, которые заполняли второй этаж, и печей, стеллажей для охлаждения, станков для резки хлеба и упаковочных станций, которые были на первом.

Когда шесть лет назад Джозеф создавал план здания, он много обдумывал, как лучше испечь буханку хлеба. Выпечка хлеба до такой степени механизировалась – единственный способ зарабатывать на ней, – что ему казалось необходимым пересмотреть каждую часть этого процесса. Он думал об ингредиентах: стофунтовых мешках муки, воде, дрожжах, соли; думал о точном числе минут, за которые поднималось тесто, сколько буханок влезало в печь, как долго хлеб должен был остывать, прежде чем его можно было снять с противня, и раз уж американский народ требовал нарезанного хлеба, на сколько кусков он мог нарезать батон. Если можно было сделать что-то эффективнее, он находил такие возможности. Для этого он поставил станки на первый и второй этажи, а себя, секретаря, Айзека и маленькую армию водителей-продавцов посадил на третий. Он занял маленький кабинет позади здания, откуда мог следить, как каждое утро грузовики заполняются хлебом, и как они возвращаются под ночь пустые.

Ноги Джозефа горели, когда он поднялся по лестнице и поспешил к своему кабинету. Несколько водителей говорили по телефону, но миссис Саймонс не было на посту, и за это Джозеф был особенно благодарен. Он прислонил пляжный стул к ногам, пока искал в ее столе лист бумаги, который обнаружился в третьем ящике. Черной ручкой он написал «НЕ БЕСПОКОИТЬ» крупными печатными буквами. Слишком грубо? Возможно. Он добавил прописью «Важные дела», надеясь, что это смягчит приказ, и приклеил грубый знак на дверь своего кабинета.

Джозеф закрыл за собой дверь и запер ее на ключ. Затем подошел к окну и опустил жалюзи. Он поставил пляжный стул у камина и принялся рыться уже в своем столе в поисках огарка свечи. С помощью нашедшихся в кармане спичек он подогрел воск и закрепил свечу на крышке пустой банки из-под кофе. Получившийся подсвечник он поставил на каминную полку, зажег свечу и прочитал молитву. Когда он убедился, что пламя не погаснет, он разложил пляжный стул.

Талмуд описывал страдания Иова, когда тот скорбел по своим детям: «И сидели с ним на земле семь дней и семь ночей; и никто не говорил ему ни слова, ибо видели, что страдание его весьма велико». Иов и его отпрыски были мертвы более двух тысяч лет, но стулья для шивы по-прежнему делали низкими, чтобы скорбящие сидели максимально близко к земле.