Мелани Бенджамин - Госпожа отеля «Ритц» [litres]

Клеветой на таких людей, как ее бабушка и дедушка. Они приехали из Германии и так и не выучили английский, поэтому семья всегда говорила по-немецки в их присутствии. Они были добрыми людьми. Честными людьми, которые хотели самого лучшего для своих детей и внуков. И это они – те самые монстры, которые замышляли убить всех христиан во сне? Дедушка Бланш и мухи не обидел! У нее в голове мелькнуло воспоминание: однажды на кухне его маленькой квартирки – первого жилья, которое они с бабушкой сняли в Америке, места, которое он так и не смог покинуть, несмотря на уговоры ее родителей, – поселилась мышь. Дедушка не смог убить ее, несмотря на уговоры бабушки; он схватил старомодный (как у Эйба Линкольна) цилиндр, который до сих пор продолжал носить, и сгреб в него мышь. А потом осторожно выпустил ее в крошечном дворике за домом. Там мышонка мгновенно поймала кошка, и дедушка заплакал, как ребенок.

Этот цилиндр был самой красивой вещью, которую он привез в Америку из Старого Света. В семейном альбоме Рубинштейнов сохранилась фотография дедушки – еще совсем маленького мальчика, чье худое, юное лицо плохо сочеталось с высокой темной шляпой. Но он казался таким счастливым, таким гордым!

Это чистое, полное надежд лицо – вот что видела Бланш, читая ненавистную пропаганду, провозглашавшую евреев вселенским злом, бичом человечества.

А еще она, словно в зеркале, увидела собственное лицо. Увидела таким, каким оно было до того, как Бланш стала усердно, старательно искать лучшую жизнь. Разве эта «лучшая жизнь» не превратилась в насмешку судьбы? Вот она, еврейка в оккупированном Париже, окруженная нацистами.

Теперь ее лицо – карие глаза, милый маленький носик, темные волосы, которые она начала окрашивать в светлые тона так давно, что уже забыла их натуральный цвет, – искаженное, мелькало на фотографиях, карикатурах, картинах.

«Как распознать семита?» – вопрошал один из плакатов.

Действительно, как? Бланш, конечно, этого не знала, хотя плакат услужливо подсказывал ответ: сальные волосы, глаза-бусинки, крючковатый нос, цепкие пальцы.

Впрочем, здесь не хватает нескольких важных черт. Как распознать семита?

По испуганному стуку сердца. Жидкости в мочеточниках. По облегчению – Бланш испытывала его каждый раз, когда прикасалась к паспорту, – от того, что она стерла свою личность десятилетия назад. Стерла по причинам, которые теперь казались такими нелепыми: чтобы помочь мужу сделать карьеру; чтобы сбежать от прошлого, которое теперь не казалось таким уж ужасным; потому что был день недели, заканчивающийся на букву «а»; потому что светило солнце.

Потому что, потому что, потому что… Все это не имело значения, все было так просто! Бланш поговорила с Фрэнком Мейером, тот познакомил ее с Гриппом, который несколькими искусными росчерками пера, фотографией и пятьюдесятью франками уничтожил ее прошлое и создал новую личность. Это было так легко, что она удивилась, почему все не делают то же самое. Сменить фамилию, национальность, религию – может, даже стать на несколько лет моложе – так же просто, как покрасить волосы или выбрать новую марку сигарет (например, курить «Голуаз» вместо «Лаки страйк»).

Но на этой выставке, столкнувшись с безграничной обжигающей ненавистью – она как будто врезалась в стену из колючей проволоки, ржавых гвоздей и содранной плоти, обнажающей органы, в которых еще теплится жизнь, – Бланш поняла, что на самом деле все было не так просто.

Только не здесь, не в этих битком набитых залах, ежеминутно напоминавших Бланш, что есть люди, которые так жаждут услышать, что их худшие страхи и предубеждения понятны, если не достойны восхищения, что готовы поверить любой лжи. Она видела, как двое мужчин смеялись над ужасной карикатурой на бывшего премьер-министра – его избирали на этот пост дважды! – Леона Блюма; политический деятель был изображен с носом размером с банан. Мужчины смеялись до слез.

Бланш слышала, как мать абсолютно серьезно говорила дочери, которой было не больше девяти или десяти лет, что евреи действительно едят маленьких девочек, таких, как она. Поэтому хорошо, что пришли нацисты. Они смогут ее спасти.

– Это животные, – прошипел Клод себе под нос, сжимая руку жены так сильно, что Бланш поняла, что на ней останутся следы. – У этих нацистов нет совести. Такого бы никогда не случилось в свободной Франции.

Бланш кивнула в сторону матери и дочери: «Ты правда в это веришь, Клод?» В конце концов, именно он рассказал ей о квотах, которые неофициально вводили некоторые отели и рестораны. Именно он рассказал ей о длившемся десятилетиями деле Дрейфуса и о том, как обрадовались его родители, когда невиновного человека признали виновным и посадили в тюрьму.