Мелани Бенджамин - Госпожа отеля «Ритц» [litres]

Однако.

Куда уходят деньги? Неужели Фрэнк помогает перебраться в Америку тем, кто не может себе этого позволить? Или покупает на черном рынке красивую одежду? Кто может знать? Кто осмелится спросить? И Клоду приходится молча наблюдать, позволяя бармену выкачивать из отеля деньги, принадлежащие мадам Ритц. Потому что сегодня единственное жюри присяжных состоит из немцев, и Клод не оставит Фрэнка или кого-то другого из своих служащих на их милость.

После инцидента со светом на кухне – Клод до сих пор не знает, кто его включил, – он сам попал под подозрение, фактически проведя два дня в тюрьме. В это время сним обходились любезно. Допрашивавший Клода офицер не раз бывал у фон Штюльпнагеля на обеде, так что он знал директора «Ритца» очень хорошо и относился к нему с симпатией (ведь Клод всегда заботился о том, чтобы этому человеку подавали его любимое бургундское вино и кнели – закуску, которой офицер был особенно привержен). Допрашивали Клода с добродушным юмором, в непринужденной дружеской атмосфере. Видимо, даже нацистам трудно мучить тех, кто подает им их любимые блюда. Клода осторожно спросили, кого он подозревает в неприятном инциденте на кухне; его также обвинили – опять же осторожно – в том, что он коммунист. Показали список таинственного происхождения, где в категории «подозреваемых в коммунистических убеждениях» значилась фамилия Аузелло. Офицер сказал, что, конечно, он может ошибаться, но не может не спросить.

Этого обвинения, каким бы беззлобным оно ни было, Клод вынести не мог. В недвусмысленных выражениях он объяснил офицеру (предварительно напомнив, как тому нравятся кнели), что думает о коммунистах, о тех, кто проникает в общество и уничтожает его структуры – и все это во имя зла. Клод напомнил офицеру, что он сам прочесал «Ритц» от чердака до подвала, избавляясь от всех служащих, которые сочувствовали такому сброду.

В промежутках между вежливыми допросами Клода отводили в камеру размером с чулан для швабр в «Ритце». Его держали отдельно от остальных заключенных, на которых он не осмеливался взглянуть, боясь кого-нибудь узнать. Еда была жидкой (боже, это пойло они называли супом!), а раскладушка – удобной. И в камере было окно – окно, через которое он видел ее.

Оба дня около двух часов Бланш приходила в кафе напротив; сидела и курила «Голуаз» за «Голуазом», бледная и нервная. Дежурила у тюрьмы, где его держали. Понимая, что Клод увидит ее. Что ее присутствие придаст ему сил. Так и случилось. К его большому удивлению. Ведь он уже очень давно видел в жене только источник проблем.

Когда его отпустили, похлопав по спине, пошутив и между делом тонко намекнув, что, если в «Ритце» произойдет еще что-нибудь плохое, он лично будет за это отвечать, Клод поддразнил жену. Потому что не мог признаться самому себе, как много для него значило ее присутствие в кафе. Не мог признаться самому себе, как боялся, что видит ее в последний раз.

Клод не мог сказать ей, как сильно ее боль тронула его. Не мог объяснить, как удивлен тем, что ее присутствие все еще глубоко волнует его, а его отсутствие задевает ее за живое.

– Видишь? – Вернувшись в «Ритц», он легкомысленно поцеловал ее в щеку, и она обняла его со сдавленным рыданием. – Бедняжка Бланшетт! Не можешь расстаться со мной даже на день!

– Не льсти себе, Хло! – сказала она, отодвигаясь и продолжая краситься. – Я просто умирала от желания посмотреть, не появится ли там твоя любовница.

Но рука Бланш дрожала, когда она взяла помаду. Клод сжал губы и вернулся к своим обязанностям.

Закрыв за собой дверь, он услышал, как она разрыдалась, и почувствовал, как грусть, словно тяжелое одеяло, накрыла его. Что же сделала с ними эта война? Раньше все было совсем не идеально; Клод признавал это и знал за собой вину. Но разве война не должна сближать людей, а не разделять их? Разве не об этом – о любви и страсти под градом пуль – писал Хемингуэй в своей книге, посвященной Гражданской войне в Испании?

Когда-то Клод считал, что их с Бланш история – самая романтичная на свете. Теперь ему осталась только горечь обманутых надежд.

Через минуту Бланш прошла мимо него, направляясь к выходу. Чтобы выпить с Лили.

Лили, которая рано или поздно подвергнет опасности их всех. В этом Клод не сомневался.

Зима 1944 года

– Ох, как я воняю! Как думаешь, сколько джина я на себя пролила?

– Весь.

– У тебя так язык заплетается! Кажется, что ты новые слова изобретаешь.