Мелани Бенджамин - Госпожа отеля «Ритц» [litres]

– Вроде бы да, – озадаченно отвечает Бланш и косится на Клода, когда Фокси начинает плакать.

– Но Уинчелл, Уолтер Уинчелл год или около того назад написал в своей колонке, что тебя расстреляли нацисты! Мы все думали, что ты погибла! Все в Нью-Йорке! Мы даже устроили поминки…

– Неужели? – Широкая улыбка озаряет лицо Бланш; она ведет Фокси в бар, и Клод приносит им бутылку шампанского. Фокси – известный нью-йоркский модельер; она часто бывала в «Ритце» до войны. Сейчас она входит в официальную группу, направленную во Францию Государственным департаментом США. И Клоду, конечно, не терпится напомнить возвращающимся американцам и британцам, что «Ритц» как никогда открыт для деловых предложений.

– Я попала в колонку Уинчелла! Ты слышал, Хло?

Бланш польщена; она заставляет Фокси повторять эту историю снова и снова. Потом Бланш рассказывает о своей работе с сиротами: «Ты можешь подписаться на… скажем, пятьсот долларов? Только американские деньги! Никаких франков, скряга!» – Фокси смеется, и Клод оставляет их предаваться воспоминаниям и наверстывать упущенное.

Но позже Фокси заходит к нему, потрясенная внешним видом Бланш.

– Что с ней случилось, Клод? Что здесь происходило во время войны?

– Мы так рады, что вы вернулись, мадам Сондхейм, – отвечает Клод. – Надеюсь, вам все нравится? Вас ведь поселили в том же номере, что и раньше? С нами все в порядке, не беспокойтесь о Бланш. Главное, что она уцелела.

– Да, вы правы. – Фокси протягивает ему поводок собаки, который Клод берет с покорной улыбкой. – Уцелела, как и Эйфелева башня!

Именно так, с гордостью думает Клод. Его Бланш прекрасна, бесценна, отважна. Она – символ Парижа, его красоты, не тронутой этими мрачными годами, его непокоренной, несломленной души. Да, случалось страшное. Но Париж – и Бланш – выжили. Музыка заиграет снова; кораблики, переполненные туристами, а не солдатами, будут ходить по Сене; разбитые окна заменят новыми; на клумбах, вытоптанных немецкими сапогами, опять расцветут цветы.

Но это будет… непросто.

Клод понимает это, когда из Германии, Польши и Австрии в Париж начинают прибывать поезда. Они привозят узников Берген-Бельзена, Освенцима, Дахау. Людей, напоминающих скелеты, с татуировками цифр на предплечьях. Они ходят с трудом и, кажется, до сих пор не могут поверить в то, что живы. В то, что снова видят Эйфелеву башню, сад Тюильри, Триумфальную арку. У них на глазах блестят слезы радости. Глядя на этих людей, Клод чувствует, что тем, кто пережил оккупацию в Париже, нечем гордиться; что сам он не сделал ничего, заслуживающего внимания. Даже то, что пережила Бланш, не может сравниться с ужасами, выпавшими на долю узников концлагерей. Клоду, как и всем остальным, приходится отводить взгляд, когда он замечает их. Независимо от температуры тепло одетых. Сидящих в кафе или на скамейках в саду, зажмурив глаза и обратив лица к солнцу. Глубоко вдыхающих свежий воздух, точнее, саму жизнь, отчаянно пытаясь наполнить ею свои тела.

Клоду стыдно вспоминать, как он раздражался из-за того, что ему приходилось угождать нацистам, пока те были в «Ритце». Ему так стыдно, что он клянется никогда не говорить об этом или о том, чем они занимались с Мартином. Это намерение объединяет всех французов. Коллективно, как будто решение было принято на собрании, они решают опустить завесу молчания над этими годами. Не будет встреч сослуживцев, не будет захватывающих и трагичных военных историй. Это привилегия союзников, которые сражались и одержали победу.

То, что выпало на долю французов, слишком велико и сложно. Огромный клубок нитей всех оттенков, который невозможно распутать. Была храбрость – и позорная трусость. Был протест, но было и сотрудничество. Некоторые люди страдали, но большинство – нет.

Теперь Парижу остается только жить дальше. Смотреть вперед. Гордиться своим далеким героическим прошлым – и строить планы на будущее, которое, возможно, вернет французам утраченное чувство национальной гордости. Когда заканчиваются гражданские трибуналы, а скелеты снова становятся похожими на людей, именно это объединяет парижан: негласная договоренность не всматриваться слишком пристально в военные годы, а думать о завтрашнем дне.

Как это делает Бланш, работая с сиротами. Она продает свои дорогие дизайнерские платья, чтобы собрать деньги для детей. Несколько влиятельных евреев создают комитеты для изучения военных сиротских приютов. Из-за этого возникают трения между католической и еврейской общинами. Но если бы между горожанами не возникали трения, это был бы уже не Париж, не так ли? Поэтому Бланш собирает деньги и спорит с монахинями и священниками, чувствуя себя нужной и почти счастливой.