Уолтер Мэккин - Бог создал воскресенье

Теленок-то, говорит, убег. Дал мне раза в живот черт окаянный, и поминай как звали. В какую сторону? спрашиваю. А пес его знает. Я поглядел по сторонам. Смотрю, поближе к центру города суматоха какая-то в толпе. Я двинулся было туда. Но тут мальчонка в меня вцепился. Эй, кричит, он мне живот покалечил! Возмещай-ка мне сначала убытки. Я тебе, пожалуй, возмещу по заднице, сказал я, ты уговор не выполнил. Я папке на тебя пожалуюсь, сказал он. Он тебя съест. Я не удержался и захохотал. Кинул ему монетку в один пенс и пустился вдогонку за своим теленком.

А он уж успел добраться до телячьих рядов и затесался среди телят. Только завидел меня — и как бросится наутек! И что б вы думали? Все остальные телята, штук эдак двадцать, как один, за ним. Ну и потеха пошла, когда все кинулись в погоню! Вверх по улице, по закоулкам, через огороды, переворачивая кули с картошкой, с руганью, с хохотом неслись мы, каждый за своим теленком. Мой молодец вырвался вперед на четверть мили и летел, как скакун по беговой дорожке, пока я его, наконец, не углядел и не побежал за ним. Встречные пытались его завернуть, так он в поля сиганул. Небольшие такие поля здесь, отделенные друг от друга низенькими каменными оградами. Он через ограды давай скакать, я за ним. Нет-нет я уж будто совсем в угол его загоню, глядишь, а он опять увернулся. Уж я с ним и так и эдак, и лаской пробовал и ругал его нехорошими словами. И верно, рожа у меня от бега пылала, как закат. Кончилось тем, что я споткнулся о камень и шлепнулся прямо в землю носом. И я поклясться готов был, что теленок обернулся и захохотал. Кто-то, во всяком случае, захохотал, и я поднял голову. Смотрю, через ограду со стороны дороги перегнулась какая-то девушка. Стоит и любуется, как я на земле валяюсь.

К тому времени я уже озлился. Дураку палец покажи, он смеяться рад, говорю. Тебе бы в цирке выступать, Колмэйн-Лодкин, отвечает она. Из тебя б знаменитый клоун вышел. Люди б состояния тратили, чтоб только посмотреть, как ты за телятами гоняешься. И опять захохотала. Интересно, откуда она знала, как меня зовут? Я ее в глаза не видал. У нее волосы были каштановые, и потому, что она смеялась, я заметил, что зубы у нее белые-белые. Чем над чужой бедой смеяться, сказал я, попробовал бы лучше теленка поймать. Что я и сделаю, сказала она и перескочила через ограду, легонько так, слово перышко, и пошла к телку. Теля-теля! Говорит ему, а он, проклятый, будто только того и ждал, чтоб она ему за ухом почесала да поймала волочащийся конец веревки. Может, тебе еще чего-нибудь надо? Спрашивает она. Я как сидел на траве, так и покатился со смеху. Она улыбнулась мне. Теперь тебе остается только купить телка. Сказал я. Что я и сделаю, сказала она. Сколько ты за него хочешь? Ты что, спятила? Спрашиваю я. Она подумала. Пожалуй, что не, говорит. Меня за ярмарку послали телка покупать. Называй свою цену.

Я назвал цену на два фунта выше той, что рассчитывал за него получить. Господи, сказала она, бриллианты у него в брюхе зашиты, что ли? Или, может, он у тебя волшебный? Или копыта у него позолоченные? Рассмешила она меня. Торгуется прямо как оптовик настоящий! Ну, вот что, дам я тебе столько-то, сказала она, уж не помню сейчас сколько, но на фунт ниже его цены. Смотри, с таких трат не обедняй, сказал я. Да еще сможешь ли ты столько заплатить-то? Мне телка сбывать задаром нужды нет. Он завтра не сдохнет. Ладно, говорит, по рукам! Я протянул руку. Она протянула свою. Поплевала на нее, отерла о платье и как хлопнет меня по руке! Даю тебе столько-то, говорит, и назвала правильную цену. Идет! сказал я и сжал ей руку. Давно это было, а я и по сей день помню. У меня рука была куда больше, чем у нее. И будто искра живая между нами пробежала. Никогда еще в жизни со мной такого не было. Я опустил глаза и посмотрел на наши руки, потом опять поднял и посмотрел на нее. Поручиться могу, что и у нее взгляд будто удивленный стал — пожалуй, не хуже моего. Вот так оно и случилось. В ушах барабаны бьют, и не слышно ничего. Лицо у нее вдруг серьезным стало, да и у меня, верно тоже. Глаза — строгие. Не знаю, надолго ли этот миг затянулся. Пожалуй, что навсегда. Что ему не будет конца. Пора было кому-то заговорить. Заговорил я. Я даже будто охрип. Мне пришлось горло прочистить. Откуда ты знаешь, как меня зовут? спросил я ее. А я еще прежде тебя видела, сказала она. И от людей слышала о тебе и твоей дурости. Они к твоему имени Лодкин добавляют — Колмэйн-Лодкин-Фьюри. Вот оно что, сказал я. А тебя они как величают? Я Катриона О’Флаэрти, ответила она.