Ольга Сафонова - Таня, домой! [litres]

Целый год Юля обрастала странными привычками, которые близкие либо не замечали, либо воспринимали как чудачества. Сильнее всего расстройство сказывалось на учебе – почерк стал невыносимым, а тетрадь раскрасилась какими-то загадочными значками и кляксами. Девочка знала, что это мешает ей учиться и заниматься рисованием, которое так раньше ей нравилось.

В кабинет психолога Юля вошла не сразу. Сначала она посмотрела на часы, и только когда убедилась, что пришла минута в минуту, позвонила в дверь.

– По тебе можно сверять часы, – пошутила Ульяна Сергеевна. Любишь порядок?

– Я не могу повлиять на многие события, но с детства привыкла как-то «договариваться» с хаосом внутри себя, мне так легче.

Юля разговорилась. Она рассказала психологу и цифрах, и своих детских переживаниях, о своей «ненормальности», которую она скрывала все эти годы.

– О, ты была обычным нормальным ребенком, это все ОКР или обсессивно-компульсивное расстройство, – выслушав Юлю, сообщила Ульяна Сергеевна. У детей такое часто бывает как следствие каких-то сильных переживаний, – резюмировала она. – Достаточно было нескольких визитов к детскому психологу и тебя бы отпустили эти подсчеты.

Юля расплакалась. Тогда, спустя целый год, прожитый с голосом в голове, который указывал ей каждую минуту, как поступать, она сделала то, что делает и сейчас, когда трудно – собирает всю волю в кулак и переступает через порог, когда “уже нельзя”, путает кружки, смеется и не плачет потом, да и просто живет.

Психология только в последние десятилетие стала частью нашей жизни. А в 90-считали, что психолог нужен только тем, кто болен, а школьных и детских не было вовсе. А значит, не было никого в тот момент, кто бы заметил эти странности, поддержал, выслушал и сказал: «Жизнь сложная и в ней у тебя будет еще много потерь, но и счастья будет тоже много. Но если позволить страху сковать себя, то для радости и открытий попросту не останется места. Все будет хорошо, моя девочка, просто прекрати делать это. То странное, что происходит в твоей голове, изводит тебя по-настоящему, но это только в твоей голове, и мы вместе с этим справимся».

Марта не любила просыпаться. Нет, не так. Просыпаться – это одно. А вот выбираться из кровати, из теплого гнездышка – на прохладный пол, это совсем другое дело. «Зачем взрослые вообще встают по утрам, если на работу не надо? – недоумевала Марта. – Под одеялом ведь так хорошо. Вот вырасту, ни за что не буду из кровати вылезать».

Всю неделю она терпеливо ждала, когда же наступит пятница, можно будет лечь спать, а утром долго валяться в кровати, делая вид, что спишь, а на самом деле растворяться в безмятежности, уютно устроившись под одеялом. Можно было разглядывать из-под опущенных ресниц солнечных зайчиков на потолке, придумывать про них истории, давать имена. Правда, мама очень быстро понимала, что Марта на самом деле не спит – чуткое мамино ухо слышало малейшие перемены в дыхании дочки.

«Ну что, проснулась? Давай, вставай, нечего вылеживаться», – заглядывала мама в комнату.

Марта вздыхала, и грустно свешивала с кровати сперва одну ногу, потом другую, медленно брела умываться, потом завтракать.

«И почему маме так не нравится, если я просто лежу? – Марта задумчиво ковыряла ложкой утреннюю кашу. – Со взрослыми точно что-то не так…»

Зато, где можно было вдоволь нежиться по утрам в постели, так это у бабушки. Там занавески невесомо порхали по комнате, легко подчиняясь влетевшему в раскрытое окошко утреннему ветру. Снаружи доносился запах клевера и цветущей настурции, иногда – мокрой от ночного дождя травы. И было так хорошо – потом, уже в городе, в памяти всплывали эти запахи, этот легкий шорох занавесок, крик петуха. Сумрачное зимнее утро становилось даже как-то теплее, на мгновение возвращалось лето, и ждать его становилось не так грустно.

Бабушка Марту не тревожила. «Спит – и пускай спит», – говорила она.

«Мама, зачем вы ей позволяете так долго валяться», – недовольно говорила мама Марты. Да, к бабушке все обращались на «вы».

«Когда еще спать, как не в детстве», – улыбалась бабушка. Она привыкла просыпаться еще затемно.

В комнату вплыл еще один аромат – уже с кухни. Марта навострила уши: ну точно, этот звук шипящих на сковороде оладушек ни с чем не спутаешь. Потянулась, спрыгнула с кровати, пошлепала босыми ногами на кухню. А потом был прекрасный летний день, который тянулся, как яблочная пастила: долго, сладко, и не хотелось с ним расставаться. Можно было ловить кузнечиков, смотреть, как танцуют головастики в бочке с дождевой водой, ходить со старшим братом на рыбалку – когда у него было настроение возиться с младшей сестренкой. Да мало ли дел у человека летом! Даже в дождь не было скучно: от него становилось только уютней. Бабушка нарезала хлеб на тонкие полоски, и они вместе долго пили чай, макая мякиш в светлый липовый мед, слушая стук капель по шиферной крыше. По вечерам нужно было ходить за молоком на соседнюю улицу, нести драгоценную теплую банку домой – каждый раз банка оказывалась неполной, а на лице Марты красовались белые молочные усы. А если повезет, можно было посмотреть, как хозяйка доит корову, а потом процеживает парное молоко, разливая из оцинкованного блестящего ведра по банкам.