Василий Ермаков - Мотив

— Почему же не заняла?

Дина замедлила шаги и исподлобья взглянула на меня.

— Потому что я шла-шла, вдруг остановилась и написала палкой на снегу: «Коля плюс Дина будет…» А тут меня и обошли. Тренер чуть не свихнулся…

— А что будет? Что будет-то?

— Как что? — удивилась Дина. — Будет знак вопроса.

— Ну почему же знак вопроса?

Она приблизила ко мне свое веселое хитрое лицо.

— А ты бы что хотел? — с придыханием спросила она. — Этого ему мало… Тебе мало, что я чуть не ревела от тоски по тебе? Мне так хотелось побыть с тобой наедине. Уж не знаю почему… Показать тебе мое «местечко»? Хочешь?

— Какое «местечко»? — удивился я.

— У меня есть такое «местечко», где я могу спрятаться от всего света. Хочешь, покажу?

— Конечно, хочу.

Мы прошли через Городской сад, с черными, ввалившимися от оттепели тропинками, перешли Проточный мост и очутились на Больничном острове. С коренастых раскидистых берез осыпался подтаявший иней. Справа шумел, вздуваясь желтыми жгутами, никогда не замерзающий порог.

Осмотревшись, не следит ли кто за нами, Дина пошла кромкой берега, стараясь не оступаться с узенькой, едва натоптанной тропинки. Скоро мы очутились возле большого, отслужившего свой срок баркаса, перевернутого вверх килем. Заросли ольхи скрывали баркас со стороны больничных деревянных корпусов.

— Вот, — радостно сообщила Дина. — Здорово?

— Здорово, — озадаченно согласился я. — А как в него попасть?

— Сейчас покажу, — еще раз осмотревшись, Дина нагнулась, взялась за одну из досок борта и повернула ее вокруг единственной заклепки. — Полезай… Ну что же ты? Хочешь, чтобы кто-нибудь выследил нас?

Опустившись на корточки, я нырнул в баркас. Темно тут было, хоть глаз выколи, и пахло сеном.

— Ну что же ты? — сердито спросила Дина. — Помоги же мне. Я ведь тоже хочу туда.

Я перехватил доску, и Дина очутилась рядом со мной. Она пошарила в сене, и луч карманного фонарика осветил сводчатую внутренность баркаса. Пол его, а вернее, перевернутая палуба, был выложен сеном, накрытым плотной дерюжкой. В носовой части стояли книги, лежали кульки с конфетами, пряниками и печеньем.

— Здорово! — восхитился я.

— А с печкой было бы еще лучше, — обрадовалась Дина. — Может, ты что-нибудь придумаешь? Знаешь, как будет уютно? Придумаешь?..

Я обещал подумать. Дина предложила мне угощаться из кульков, извлекла откуда-то термос с чаем. Чай был горячий, свежий — Дина приготовила его, наверно, перед тем, как пойти ко мне. Такое внимание необычайно волновало меня, я спрашивал себя, а что же мне сделать для Дины?..

— Знаешь, кого я встретила в Петрозаводске? — спросила Дина. — Ты записан в городскую библиотеку?

— Был. А недавно выписался. Там сейчас такая девица стоит. «Чего выдать?»

Дина засмеялась.

— На вас не угодишь, — промолвила она. — Ну, а до этой девицы кто работала? Парни по ней с ума сходили. Я ей так завидовала. Ее я и встретила.

— Настю? — поразился я.

Дина нахмурилась.

— Не называй ее больше по имени, — попросила она. — Не будешь? Меня это как-то ранит. Понимаешь?..

— Понимаю, — согласился я, хотя ничего не понимал.

— Она выглядит какой-то затурканной, забитой, — продолжила Дина. — Но при этом очень следит, чтобы другие ничего не заподозрили. А что может быть хуже этого? Что?..

— Да уж хуже этого — ничего, — недоверчиво пробормотал я. — Как-то даже не верится этому. Чтобы Настя и — забитая. Нет, не похоже…

Я взглянул на Дину. Глаза ее обиженно блестели.

— Я же просила тебя не называть ее по имени, — проговорила она. — Или тебе все равно, прошу я или не прошу?..

Я молчал. Неловко было оправдываться, уверять, что мне не все равно.

— Ладно, — смягчилась Дина. — В первый раз прощаю… Послушай, — спросила она. — Это правда, что у вас в «Утильсырье» притон устроен?..

Я выпучил глаза: какой притон, кто ей сказал такую муть?

— Да многие говорят! — удивилась Дина. — Ленка говорит…

— Твоей бы Ленке, — пробормотал я. — Твоей бы Ленке… — и остановился, не зная, какое наказание назначить подруге Дины за ее болтливость.

Мне сделалось скверно. Так вот почему Леня-Боровок ошивается каждый вечер у приемного пункта Данилы Петровича! А в витрине городской настенной газеты «Они мешают нам жить» опять появилась моя фотография, копия той, которую я выкрал. И сопроводительная надпись была та же самая. Кто-то всерьез взялся за нас…

Татьяна затеяла большую стирку: кастрюли с пузырящимся в них бельем, тазы с мыльной водой, стиральная доска… В такие дни лучше не подходить к Татьяне — она становилась придирчивой и злющей, будто обстирывала весь белый свет, а не себя только.