Маша Трауб - Плохая дочь

Она встала и доковыляла до Ирочки, которая приземлилась в траву.

– Вставай. – Мама попыталась поднять поругу.

– Не могу. Нога, – ответила Ирочка.

Вместо детского сада маме пришлось тащить Ирочку в больницу. Ей выдали флакон перекиси и зеленки – велели намазать ссадины. Плюс, возможно, легкое сотрясение – ничего страшного, а ребро болит – или ушиб сильный, или трещина. Зарастет. Мамой никто не хотел заниматься. У Ирочки же, вокруг которой собрались все врачи, обнаружился перелом.

В тот момент, когда мама мазала себя в туалете зеленкой, а Ирочке накладывали гипс, в больницу ворвалась бабушка, которую опять вызвали то ли из редакции, то ли из типографии, то ли сорвали с интервью. Бабушка была злая, как сто чертей. Я бы тоже злилась. Ведь ей все соседки по дороге встретились, чтобы рассказать подробности происшествия во всех деталях.

Согласно свидетельским показаниям, выходило, что Ольга привязала Ирочку к багажнику велосипеда и куда-то повезла. Куда – непонятно. Но совершенно точно привязала. Ирочка кричала и звала на помощь. Сопротивлялась. Все видели кусок веревки, который развевался по ветру, и Ирочку, точно привязанную, тоже видели. Что там Ольга еще удумала?

Ирочка рассказывала всем желающим и нежелающим, что хотела лишь вовремя добраться до работы, но пропустила рейсовый автобус, а на трассу идти побоялась, вот и попросила Ольгу ей помочь. Но кто же поверил Ирочке? Никто.

– Скажи мне, куда ты ее собиралась везти? Зачем привязала? – спрашивала бабушка свою непутевую дочь.

Мама, измазанная зеленкой, которую разлила в раковине, вылила на пол, на себя, злилась и говорила, что вот сейчас – вообще ни при чем. Хотела помочь подруге, а опять осталась виноватой!

Сколько еще таких историй? Я не знаю. Мама – блестящая рассказчица, но мне приходится ее буквально пытать, как бабушка бедную Ирочку, чтобы хоть что-то узнать. И я не могу предсказать, когда мама вдруг выдаст очередную историю, которая, как пазл, сложится в моей голове, восстановит не мамино, а мое прошлое, которого я была лишена. Я не могу составить свое генеалогическое древо за недостаточностью «улик». Мама вычистила не только свою, но и мою память. Но иногда она вдруг подбрасывает мне кусочек того воспоминания, которое я могу вставить в собственную картину воспоминаний.

Вот буквально на днях она рассказала, почему развелась со своим четвертым по счету мужем, дядей Володей. Я его прекрасно помню. Он любил ее так, что в ее присутствии боялся дышать. Готов был ради нее на все. Я была уверена, что мама его загипнотизировала или подсыпала в еду приворотное зелье – дядя Володя мог только смотреть на нее и исполнять любое желание. Когда мама с ним развелась, он так и не понял, что сделал не так.

А про «не так» мама рассказала мне спустя годы. Я ведь тоже не понимала, почему вдруг исчез дядя Володя, который и меня любил через маму.

Мама проснулась в свой день рождения и увидела, что спальня завалена розами – лепестками, цветами на стеблях. Несколько букетов стояли в вазах. Тут же позвонили мы – я, мамин любимый зять, внуки, – поздравляли с днем рождения. Мама была счастлива до того момента, пока не вышла во двор. Она жила на даче и весь огромный участок превратила в цветник. До этого она сварила кофе и вышла на веранду, чтобы насладиться таким прекрасным утром. Глоток кофе встал поперек горла, мама обожглась и долго откашливалась – все розовые кусты во дворе были безжалостно уничтожены, вырезаны буквально под корень.

И тут до мамы дошло, что розы, лежавшие чуть ли не ковром в ее спальне, – это ее розы, которые она выращивала, холила и лелеяла. И срезал их ее муж, больше некому.

– Дай мне свой паспорт, – сказала мама, когда дядя Володя появился на веранде с подносом, на котором громоздились праздничный завтрак и одна роза в стакане. Видимо, та роза и стала последней каплей.

– Зачем? – не понял дядя Володя.

– Надо, – ответила мама.

Забрав паспорт мужа, мама поехала в ближайший город, чтобы подать заявление на развод. Жить с мужчиной, который так безжалостно срезал ее цветы, она не собиралась. Но загс оказался закрыт, так что маме пришлось вернуться ни с чем, отложив развод на три дня, согласно графику работы загса.

Около ворот стоял дядя Володя с букетом полевых цветов в руках – ромашки, анютины глазки, вьюнок. Мама чуть не расплакалась, решив, что ее муж все осознал и хочет загладить вину. Но, когда она зашла в собственный сад, ей стало плохо – по нему прошелся маньяк, вооруженный секатором. От поляны с ромашками, которую мама засеяла для меня, вьюнков, которые нравились ее внучке, не осталось и следа. Даже куст жасмина, который она посадила на рождение внука, подвергся налету вандала.