Маша Трауб - Плохая дочь

Муж голосовал за книгу. Книгу можно на полку поставить – и тепло, и удобно. Можно в ней, то есть в книге с бабушкой, деньги прятать – точно не забудешь, куда купюру вложил.

– Вот не знала, что ты прячешь деньги в книгах, – удивилась я.

– Ну хорошо, не деньги. Помнишь, как я наши загранпаспорта вложил в Чехова, а распечатки билетов – в Набокова? И всю библиотеку пришлось перетряхивать.

Да, было такое. Муж, во-первых, не понимал, зачем вообще спрятал документы в книгах – никогда раньше такое странное желание не возникало. А во-вторых, настаивал на Пушкине и Бабеле. Правда, после долгих и мучительных поисков, которые могли закончиться срывом летнего отдыха, он прекратил эту игру в шпионов.

Я ушла на кухню варить кофе. Есть у меня такой жизненный рецепт. В любой непонятной ситуации иди варить кофе – в турке, по всем правилам. Пока сваришь, выпьешь, решение придет само. Или не придет. Из комнаты все еще доносился задорный смех – кажется, бабушка предложила закатать себя в карточную колоду.

На сайтах больниц очень много телефонов. Некоторые номера не отвечают вообще никогда. Другие хронически заняты. Иногда вместо справочной я попадала в отделение – звонок принимала дежурная медсестра. Один раз попала в кабинет главврача, хотя звонила по номеру справочной. Как ни странно, главврач поговорил со мной лучше медсестры и терпеливо успокаивал. Везде я задавала один и тот же вопрос – не поступала ли к ним несколько часов назад женщина? Возможно, странная. Как минимум необычная. Скорее всего, в кардиологию. Особые приметы – могла ругаться матом, скандалить, курить в приемном покое. Во всем остальном – очень приличная с виду. Да, пожилая. Сколько лет? Если по паспорту – семьдесят один. Если не по паспорту – то сами у нее спрашивайте. Дважды у меня уточнили, не пьяная ли я. Этот вопрос я считала вполне оправданным и разумным. Кажется, я устроила себе передозировку пустырника и валерьянки, и, наверное, это тоже был первый случай в истории – передоз пустырника. Плюс я миллион раз повторила один и тот же текст, так что язык у меня, понятное дело, заплетался.

– Ой, темненькая такая? – спросила у меня медсестра, судя по голосу, совсем молоденькая, возможно, впервые оставленная на дежурстве.

И тут я расплакалась. Я не помнила, какая у меня мама – темненькая или светленькая. Возможно, уже рыженькая или фиолетовая. Мама меняет цвет волос часто и неожиданно. И, естественно, не ставит меня в известность о смене имиджа. В последний раз, когда я ее видела, она была седая, то есть натуральная. Хотя родительница утверждала, что она – жемчужная блондинка. Я положила трубку. Не могла же признаться медсестре, что не знаю, какая у меня мама. Темненькая или светленькая?

Да, тут стоит заметить, что мама нашла лучшее время для попадания в больницу – вечер субботы. Это все равно как ехать в роддом со схватками вечером 31 декабря или рано утром 1 января.

Обзвонив, кажется, шесть больниц, в которых хоть как-то значилась цифра семь, я выяснила, что одна из них считается практически закрытой в рамках реформирования. И возможно, станет частью другой больницы под другим номером. А может, и не станет. Но, по секрету рассказала мне медсестра, многие врачи уже уволились, а остальные ищут другое рабочее место. Я спросила про поступившую женщину, и медсестра философски заметила, что, может, и поступила, но не факт, что ее оставят в рамках реформы. Тогда я впервые за долгое время пожалела, что ушла из журналистики, с работы «в поле» – такому количеству инсайдерской информации мог бы позавидовать любой репортер. Мне рассказывали про затеянный, но так и недоделаный ремонт. Про конфликты врачей, претензии больных, которые оставляют негативные отзывы на сайтах. Мне готовы были рассказать про все проблемы, но никто не мог ответить на главный вопрос – где моя мама?

Потерпев неудачу с цифрой семь, я стала обзванивать все больницы, в которых есть кардиологическое отделение. Спрашивала, не поступала ли к ним такая-то – фамилия, имя, отчество. Да, буквально несколько часов назад. Нет? Спасибо. А куда могла поступить, не подскажете?

Наверное, в тот день кто-то сверху, отвечающий за нервы людей, решил меня пожалеть и послал медсестру, которая сказала, что мне стоит поискать маму не в кардиологии, а в терапии. Сейчас многих везут в терапию. Если, конечно, не инфаркт, не инсульт и не другие тяжелые состояния. Тогда в Первую градскую, что можно считать счастьем. А если нет, то и в терапию могли определить.