Ирина Верехтина - Кто скажет мне слова любви…

Тася помнила это папино любимое выражение, означающее – то самое, что они проделали в универмаге «Московский».

– А потом что было? – спросила Тася.

– Потом… Я на работу собралась ехать, а он мне говорит: «Ты забыла, что сегодня воскресенье?». А вроде пятница была. А он упёрся, воскресенье – и всё тут! Ну, и поехали домой. А на станции вспомнили, что хлеба дома нет, я домой пошла, а он за хлебом, я, говорит, быстро, – скороговоркой бормотала мама. – Суп надо разогреть, он придёт сейчас…

Что она такое говорит?! Хорошо, что во сне они расстались, и папа отпустил её домой. А сам остался. Не взял маму с собой. Значит, мама останется с Тасей. Значит, поправится. Вот тебе и чёт-нечёт, – обрадовалась Тася. Тишину пронзила резкая трель звонка: приехала скорая!

– Это папа. Иди, открой, – сказала Тасе мама. – И суп выключи.

Тася ужаснулась и побежала открывать, и пока врач хлопотал вокруг мамы, отрывисто отдавая приказания медсестре, – ещё на что-то надеялась…

– Ваша фамилия, имя, отчество? – зачем-то спрашивал маму врач.

– Некрасова… или нет… Панайотиди, Лидия Васильевна, – медленно, словно сомневаясь в сказанном, выговорила мама.

– А как зовут вашу дочь, помните? Назовите полное имя.

Он что, с ума сошёл? Спросил бы у Таси. Но упрямый врач снова и снова задавал маме этот несложный вопрос, а мама молчала.

– Лидия Васильевна, вы меня слышите? Как зовут вашу дочь? Не помните?

Мама наконец заговорила, медленно, раздумчиво произнося слова.

– Мою дочь… Мою дочь зовут… Та… Тася.

– А полностью как? – допытывался врач.

– Не помню. Я… я не знаю. Тася… Нет, не помню…

Тася вышла в коридор и зажала руками уши, чтобы не слышать, как мама не может вспомнить её имя. А потом из комнаты вышел врач и, глядя куда-то в сторону, развёл руками…

Значит, папа всё-таки пришёл. Хлеба купил и пришёл, и сейчас – где-то там, далеко, они сели обедать. А новый костюм, аккуратно выглаженный, висит на плечиках в шкафу. Тася его уже не увидит, в новом костюме, а мама увидит. Мама, папа, вы любили меня по-настоящему – такую как есть. И я вас любила и сейчас люблю. Так куда же вы ушли? Так хорошо было – всем вместе. А теперь я даже день рождения отмечаю одна. Никого не хочу видеть.

…За окнами бесновалась метель, улицы, дома, деревья, фонари – растворились в белой мути, и на всей земле никого не осталось. Только Тася и её никому не нужный день рождения.

Давно уже стемнело, и в темноте падал невидимый снег. Темнота была белой. Хотелось плакать, но не было слёз. Наверное, слёзы замёрзли где-то внутри, как снег, – думала Тася. Пусть бы позвонил – хоть кто-нибудь. Пусть бы ошиблись номером, и она убедилась, что мир существует.

В ответ на её невысказанную просьбу телефон разразился настойчивыми звонками. Один, два три, четыре… Кто-то невидимый на том конце провода хотел сломать стеклянную стену между ней и миром, от которого она больше ничего не ждала и который ничем ей не обязан…

Двенадцать, тринадцать… Пусть звонят, она не снимет трубку, исчезнет для всех, растворится в белой мгле за окном. Все и всегда в конечном итоге прекрасно обходились без неё. Стена.

Пятнадцать, шестнадцать… За стеной немного одиноко, но к этому можно привыкнуть, притерпеться, тогда почти не больно, разве что в новый год, когда всю ночь домах пылают окна и в ярких ёлочных гирляндах переливается огнями веселье. Но к этому можно привыкнуть. А к неправде привыкнуть нельзя, раны от неё не заживают, ноют к непогоде, не дают спать ночами, царапают где-то внутри и ищут выхода, а выход остался в прошлом.

Восемнадцать, девятнадцать… Кто ж такой настойчивый? Она больше никому не позволит разрушить свой уютный мирок, в котором так легко – возвращать прошлое, в котором она ещё верила… Прошлое, в котором можно ждать – того единственного, кто скажет ей слова любви. Его нет в настоящем, не будет в будущем. А в прошлом он непременно есть. И непременно её найдёт и скажет… Жаль только, что мама об этом не узнает, не порадуется за неё, не будет нянчить внуков…

Телефон всё звонил и звонил, требуя от неё невозможного – снять трубку. Звонки гулко раздавались в пустой квартире. Тася на цыпочках вышла из комнаты и закрыла за собой дверь.

Кто ж такой настойчивый? Это не любовь, ему просто нужен сейчас кто-нибудь, потому что когда человеку одиноко и никого нет рядом – хочется чтобы был кто-нибудь, всё равно кто…Тася выбрала одиночество. Ей не хотелось больше – нелюбви.