Ирина Верехтина - Ведьмина внучка

Да он настоящий философ, старый мудрый умывальник! Всё знает – что было, что будет, чем сердце успокоится… Будет всё как у всех – бряк да звяк! – открылась вдруг удивлённой Рите немудрящая житейская истина.

…И тишина – глухая, всеобъемлющая, пуховым облаком накрывшая деревню. Тишина, не нарушаемая привычным гулом мчащихся по шоссе машин и возгласами загулявшей компании. Им всё равно, что уже ночь, в домах потушены огни, люди спят – завтра на работу, встать придётся рано…

– Аллё-оо, народ! Вы всё ещё не в белом, га-ха-ха, вы всё ещё не спите? Тогда мы идём к вам! А-ха-ха! Го-го-го!

Здешняя ночь ничем не напоминала московскую, она была иной: мудрой и всезнающей. И уютной, как ватное деревенское одеяло. Тишину хотелось слушать. Хотелось думать под неё – о чём-то важном, нужном, мудром – всё глубже погружаясь в эту дремотно-волшебную, целительную деревенскую тишину.

– Спи, спи, ссспиии, – нашёптывала тишина в Ритино ухо. Но Рите не спалось: никогда она не могла уснуть на новом месте, мучилась бессонницей, как бы ни хотела спать! Лежала, неотрывно глядя на лунный луч, протянувшийся к ней через всю комнату. Куда её приведёт лунная зыбкая дорожка? Может, прямо на Луну? А там – бабушка Поля, мама Ритиной мамы, и баба Тоня с ней! Вот они обрадуются… Да он сказочник, этот лунный луч, андерсеновский Оле Лукойе! Как было бы здорово, если бы…

Ещё вспоминались тёти Надины пироги – пышные, сдобно-сытные, тающие во рту. Пирогов было много, все с разными начинками, и Рита объелась. И теперь чувствовала, как пироги ворочаются у неё в животе, укладываясь поудобнее, и всё никак не улягутся. Нельзя столько есть! Нельзя наедаться на ночь. Рите было плохо, она ослабила бдительность, а Танька с тётей Надей нагло этим воспользовались и напихали в неё пирогов… Ох, никогда больше! А вкусные какие! Вроде улеглись пироги, успокоились. Она бы ещё кусочек съела…

На этом приятные воспоминания кончались и начинались – неприятные. Рита пыталась их прогнать, но они не уходили, назойливо теснились в голове и просили – их выслушать. Принять, так сказать, к сведению.

Усталость не помешала Рите разглядеть – это неприятное. Танька ей обрадовалась, но как-то странно на неё поглядывала и странно держалась с Ритой, хотя была ей рада, Рита это чувствовала. Всё-таки они подруги. А вот Танькина мать удивила: всегда привечала Риту, выделяла из всех Танькиных подруг (Танька все уши ей прожужжала: « А Рита… мы с Ритой… скорей бы приехала… да когда же она приедет?!) Да что там удивила, – ударила обухом по Ритиной бедной голове тётки Надина неискренняя улыбка, показная приветливость, фальшивая доброжелательность.

Тётка Надя радовалась, хлопотала, угощала… А взгляд тяжёлый, тревожный, оценивающий, словно Рита пришла к ним впервые. – «Кто ты? C чем пришла в наш дом?» – вопрошали глаза. Да и сама тётка Надя, хлопнув рюмку-другую привезённой Ритой «Старки» (за встречу, да со свиданьицем, да за помин Антонидиной души, земля ей пухом), всегда говорливая и бойкая на язык, что-то уж слишком часто запинаться начала да проговариваться.

И намекать, что хоть и похоронили Антониду по христианскому обычаю, и в часовне отпели, а люди не зря говорят… говорили, проТоньку-то, нехорошее.

– Ну, да тебе ни к чему, городская ты, не при чём тут, – бормотала тётка Надя непонятное. И Женьку срамила и честила всяко, спирт, мол, возит из Рязани банками! «Банки трёхлитровые, запечатанные, а внутри чистый спирт, неразбавленный, заводской! Сама пробовала, господи, прости меня грешную… Всю дерёвню, всех-от мужиков поит-спаивает. И берёт недорого, ведьминское отродье! Как приедет с банками энтими, и не лень ей ташшыть – соловьём разливалась захмелевшая Танькина мать, подперев рукой непослушную голову и не замечая застывших Ритиных глаз.

Не любили Антониду деревенские. Это Рита поняла. И то, что она, Рита, здесь чужая и потому – ни при чём, тоже поняла. Но муторно было от тётки Надиных слов, тяжело и пусто на душе: чужая, она всем чужая… Как Маирбековой родне, которая не простила, которой она не своя, и никогда не станет своей, и дети не станут, наверное… Ох! Нельзя об этом думать, вдруг да сбудется, лучше не думать…

Себя Рите не жалко, не за что жалеть – получила что хотела, за что боролась, на то напоролась. Ничего, она справится, они вместе с этим справятся… Бабушку Тоню жалко. И обидно за неё. И Женьку жалко. Женька сама виновата, зачем спирт ящиками возить? Девять литров неразбавленного спирта, это ж сколько будет, если разбавить? – сонно думала Рита.