Ирина Верехтина - Ведьмина внучка

Все имена и события вымышлены, все совпадения случайны

Ритина двоюродная тётка по матери была сумасшедшей. Столько лет она казалась Рите нормальной, обыкновенной, а оказалось – у Женьки не всё в порядке с головой. Чтобы поставить тётке этот страшный диагноз, не нужно быть врачом. Достаточно того, что услышала Рита в один из Женькиных приездов в Москву, к своей двоюродной сестре – Ритиной маме.

В тот вечер Риту рано отправили спать: Женя была редкой гостьей, и им с мамой хотелось поговорить наедине. Рите тоже хотелось – поговорить, она обожала свою молоденькую тётку и бурно радовалась, когда та появлялась в их доме. Рита понимала, что Женьке хочется пошептаться с двоюродной сестрой, поведать свои секреты. Она без возражений пожелала им спокойной ночи и ушла к себе , оставив дверь приоткрытой. Погасила свет, будто уже легла, накинула поверх ночной сорочки тёплую шаль, уселась на кровати по-турецки и вся превратилась в слух…

Ритина тётка была старше племянницы на пятнадцать лет, и Рита по-свойски звала её Женькой. Женька жила в Рязани, до Москвы на электричке четыре часа, до электрички двумя автобусами, да от Казанского вокзала до них с мамой – почти час. Выходило часов шесть, но Женька всё равно ездила и дочку, когда подросла, привозила с собой. В те времена в Москву приезжали со всех окрестных городов – за продуктами, которых нигде не было, а в Москве можно было купить всё: колбасу, мясо, сыр, апельсины, бананы, шоколадные конфеты… Люди приезжали целыми автобусами и с утра до вечера бегали по магазинам, а вечером возвращались домой, увозя объёмистые сумки – сколько могли увезти.

Иное дело – Женька, в Москве у неё родня, Ритина мама. Женька приезжала к ним с ночёвкой, и для Риты наступали праздники. Собственно, они и были – праздниками либо выходными, но с появлением в доме Женьки становились особенными, суматошно-радостными и светлыми, даже если шел дождь.

Рите долго помнились эти счастливые дни. Мама светилась от радости, хлопотала и суетилась, не зная, чем накормить, чем ублажить дорогую гостью, Рита вертелась под ногами и всем мешала, Женька рассказывала о своём житье-бытье и звонко хохотала. У неё получалось весело и беспечно, и от этого тёткины горести казались Рите пустяковыми, с кем не бывает…

Вера Сергеевна радовалась приезду двоюродной сестры: родных братьев и сестёр у неё не было, а двоюродных было трое, но никто о ней не вспоминал, никто не приезжал, одна Женька. Вдвоём они обходили все окрестные магазины и возвращались с неподъёмно тяжелыми сумками. «Добыча» торжественно выгружалась на кухонный стол. На столе уже не было места, а из сумок всё извлекалось съестное – батоны варёной колбасы, разнокалиберные куски аппетитно-жёлтого ноздреватого сыра, прохладные бруски сливочного масла, вкусно пахнущие пакеты с сосисками, конфетами, зефиром… Оковалки говядины и свинины… Авоськи с апельсинами…

Рита никогда не видела – столько! Они с мамой всегда покупали понемногу. А Женька – сколько унесёт. Даже хлеб покупала! Женька была убеждена, что московский хлеб вкусней рязанского, и каждый раз увозила домой румяный батон. Всё принесённое запихивалось в холодильник, а то, что не вошло, складывали обратно в сумки и выносили на балкон. Апельсины и конфеты оставляли в комнате. Их чистенькая, уютная, всегда прибранная квартира напоминала теперь зал ожидания железнодорожного вокзала или пристанище беженцев: чемоданы, сумки, авоськи, узлы…

– Жень, как повезёшь-то, тяжесть такую? – с ужасом спрашивала Вера Сергеевна.

– Ааа… Дотащу как-нибудь, мир не без добрых людей, помогут, – махала рукой Женька.

К вечеру обе валились с ног от усталости, но свет в маминой комнате не гасили до полночи и вели длинные «бабьи» (по выражению Женьки) разговоры.

Женька говорила обо всём весело и беспечно и никогда не жаловалась на жизнь. – «Счастливая!» – думала Рита о тётке. Став старше, она поняла, что это не так.

Женьке жилось тяжело. Муж ушёл, когда Ольке исполнилось пять, и дочку она растила одна. Жили в доме бывшего мужа. Точнее, дом принадлежал мужниной сестре Наталье. Федор поставил к дому каменную пристройку, в которой и поселился – с Женькой и маленькой Олькой. Натальин дом стоял в конце улицы, за домом начинался крутой спуск к реке. Так что косогор был Натальин – сажай не хочу. Наталья сажала, но землю весенним половодьем уносило в реку, все посадки смывало дождями, грядки «ползли» по крутому склону…