Ирина Верехтина - Длинное лето

«Там, где всё слёзное море выпито до дна,

Будет идти война.

Живые будут завидовать мёртвым,

А мёртвые будут завидовать тем,

Кого ждёт смерть.

Тем, кто ищет её в облаках.

Мёртвые знают, как легко умирать.

А живые боятся остаться в дураках».

(Эдуард Старков Рэдт, 1969 – 1997, рок-музыкант и поэт, покончил жизнь самоубийством 23 февраля 1997 года в Санкт-Петербурге).

Она не знала, утро сейчас или уже вечер, не помнила, как пришла домой, кажется, её привёл отец. Втолкнул в сарай, вошёл следом и закрыл за собой дверь. Аня привалилась спиной к стене и сползла на пол. Она не станет просить прощения. Просить прощения бесполезно. А за поступки надо отвечать.

Виктор Николаевич смотрел на Анино бледное лицо, на распухшие от слёз глаза и распухшую от удара щёку. Ей плохо. Ей очень плохо. А он её ещё и ударил. Не удержался. Это тебе не с подследственными разговаривать, – осадил себя Фомушкин (который, к слову, рукоприкладством на службе не занимался, давил «клиентуру» корректно и вежливо, оперируя неопровержимыми фактами и не допуская грубости и фамильярности). – Это ребёнок. Твоя дочь. Которая тебя должна любить, а она боится.

Виктор Николаевич опустился рядом с дочерью на деревянный чисто вымытый пол (Аглая мыла каждый день, выливала ведро воды и собирала чистой тряпкой, отжимая её в ведро) и обнял Анины угловатые плечи: «Ну и чего ты испугалась? Поду-уумаешь, собрание собрали. И колосились два часа кряду. Общественных обвинителей до х… ммм, до хрена, вот про защитников как-то забыли. Ну ты чего, дочь? Я всё-таки следователь, какой-никакой. Справимся. Кого и за что судить, это с какой стороны посмотреть. А за картошку деньги заплатим, и забудем это всё.

Фомушкин говорил с дочерью мягким доверительным тоном, забывая о том, что она прочитала всю имеющуюся в их доме юридическую литературу от корки до корки. Видя в следователе человека, переживающего вместе с ним, обвиняемый проникается к нему доверием и идёт на контакт. По механизму зеркальности допрашиваемый "заражается" эмоциональным состоянием следователя. Аня об этом читала. Контакта не будет, на работе у себя контакты будешь устанавливать.

Аня подняла на отца глаза и ровным голосом (тон следователя должен быть эмоционально спокойным) твёрдо выговорила: «Замылин, Тактико-психологическое основы допроса в конфликтной ситуации. Исаева, Тактические особенности допроса женщин. Авторефераты диссертаций».

Виктор Николаевич замолчал, остановившись «на скаку». У него есть четыре секунды, дольше паузу держать нельзя. Контакта не будет, вину «обвиняемая» признала, «следователь» ей не нужен, нужен адвокат. Фомушкин улыбнулся. Они с Аглаей уже всё решили. Такой подарок Ане и не снился. Сейчас бросится на шею… или хоть спасибо скажет.

– Осенью в Англию поедешь, в колледж. Нечего тебе здесь делать, нашла, понимаешь, компанию… Нечего тебе с ними. Я об этом позабочусь, дочь.

На шею отцу она не бросилась. Не поблагодарила даже. Ничего, ничего. Это просто реакция на стресс, завтра будет прыгать от радости и вещи собирать. – думал Фомушкин.

Ишь, заботливый, – неприязненно думала Аня. – и наказывать не стал, хотя есть за что, и в Англию отправит… А меня ты спросил?! Не нужна мне твоя Англия, как я там одна буду, ни подружек, никого.

Аня не обиделась на отца за пощёчину, хотя щека болела и горела до сих пор. Пощёчина заработана честно. Она обиделась за его равнодушный тон, за наигранное веселье, за… Он даже не понял, как ей плохо, как больно, и не хочется жить. За калитку теперь не высунешься, все на неё пальцем показывать будут – смотри, смотри! вон воровка пошла…

А почему собственно ей не поехать в эту Англию, с её почти свободным английским? Там её никто не будет любить, но ведь и здесь не любят. Аглая не в счёт, Ане она чужая. Хорошая, заботливая, но чужая. И забота – чужая, равнодушная. Аглая не в счёт. А отец… Он даже не спросил, не замёрзла ли она, ночью, в сарафанчике… Потому что ему всё равно.

С холодом Аня смирилась, стерпелась, а вот со страхом совладать не могла. Она устала бояться – одна, в чёрной пугающей тишине «волшебного» шалаша, который ночью вовсе не казался надёжным убежищем, ведь кто угодно может раздвинуть еловые ветки и войти…

В шуршащей и шепчущей лесной тишине ей чудились чьи-то шаги, сначала едва различимые, потом всё ближе, ближе… Обмирая от страха и сжавшись в комочек, Аня ждала утра – которое ничего не изменит, ничего не исправит, оставит всё как есть. Утром съела Аллочкину котлету.