Ирина Верехтина - Длинное лето

Чермен достал из кармана носовой платок, бесцеремонно зажал Викин нос и скомандовал: «Сморкайся!» Оторопевшая Вика послушно высморкалась. – «Вот и молодец. А то, понимаешь, наглотаешься соплей, аппетит перебьёшь, ужинать не будешь» – насмешливо сказал Чермен, и Вика рассмеялась. И удивилась: ей казалось – она больше никогда не сможет смеяться.

– Так значит, всё на тебе – и парники, и картошка, и клубника… А кто тебе еду готовит? Кормит тебя – кто?

– Я сама себя кормлю, а за продуктами на велике езжу, в Загорск, потому что в поселке одни консервы. Мне родители деньги оставили, много. И дедушка из санатория звонит каждый день, беспокоится – забывшись, похвасталась Вика, и Чермен невесело усмехнулся: беспокойство налицо, родители отдыхают, дед из санатория звонит, а девочка на репетитора зарабатывает… До Загорска автобусом ехать полчаса, на велосипеде час, если не больше. Но за автобус надо платить, вот она и экономит.

Вспомнив о «материальном ущербе», Вика ухватила Чермена за руку и потащила его на место преступления.

– Посмотрите, что они сделали! Нет, вы посмотрите!

За черемуховыми зарослями обнаружились истоптанные грядки, добрая треть огорода была выкопана, тут и там валялись мелкие как сливы картошины, оставленные «злоумышленницами». Чермен вынужден был признать, что Вика права и за содеянное надо отвечать.

Вопрос решили к обоюдному согласию: девочки, все трое, каждый день будут приходить к Вике «на штрафные работы»: полоть, поливать, рыхлить приствольные круги, окучивать картофельные грядки. Картошку Чермен обещал посадить, купит в Александрове на рынке и привезёт. Осень обещали тёплую, до зимы картошка успеет вырасти. Плеер, в качестве компенсации, до сентября останется у Вики.

«Санаторий забытых товарищей», отправив к месту боевых действий «независимых наблюдателей», с вожделением ждал скандала. Но скандала не получилось: Чермен пробыл в Викином доме полчаса и ушёл, кивнув на прощанье. Вика помахала ему рукой.

СНТ удивлялось и недоумевало. Инга с матерью возмущались: превратили детей в батраков! Да по какому праву?! Да что они себе позволяют, эти Пилипенки?! Они даже не сотрудники ВТИтяжмаша, участок им продали, потому что на него не нашлось желающих: четыре сотки между двух дорог… И ведь что удумали! – раскопали «ничейную» полосу под картошку, без ведома правления, не спрашивая разрешения. Да что они себе позволяют?! И дочка их обнаглела, распоясалась, ремня давно не получала. Всыпать бы ей!

Чермен слушал «своих женщин», качая головой. До чего ж вы бабы, злые – говорил его взгляд. Инга не выдержала, опустила глаза. Её мать продолжала бубнить своё, в десятый раз повторяя одно и то же – что Остапа Пилипенко надо исключить из членов СНТ, дом выкупить под правление СНТ, а в бывшем здании правления открыть магазин, а то ходим за хлебом за километр, сколько же можно… А Пилипенок этих гнать из «Калины» в три шеи!

– За что же их гнать? Они правы – вдруг сказал Чермен, и Эмилия Францевна замолчала, споткнувшись на полуслове. – Вика права. Картошку у них выкопали, огород вытоптали, От родителей получит на орехи – не уследила. А как ей одной за всем уследить? Ей ведь только пятнадцать, у неё тоже каникулы, как у тебя. – Чермен за подбородок поднял опущенную дочкину голову, выудил из кармана чистый платок, вытер ей слёзы и продолжал, не замечая жену и тёщу и обращаясь только к дочери. – У неё каникулы, ей тоже хочется – играть с подружками, кататься на велосипеде, и купаться хочется. А её запрягли – полоть, поливать, опрыскивать, парники проветривать… всё на ней! И в доме надо порядок поддерживать, мыть, убирать, она ведь всю неделю одна, мать на выходные приедет и уедет. А теперь вообще на месяц укатили оба. Родители, мать их…

– И обедать её никто не позовёт, продолжил Чермен, и Эмилия Францевна, сама того не замечая, кивнула головой. – Ты за стол садишься и выбираешь – это буду, то не буду, а бабушка вокруг тебя круги нарезает, не знает чем накормить, чем тебе угодить. А Вике самой приходится – и готовить, и кастрюли мыть, и сковородки. А ты поела и нет тебя, гулять убежала с подружками, – выговаривал Чермен дочери.

– Она не одна, она с родителями живёт, – защищалась Роза, уже понимая, что отец прав. Но не могла простить Вике обиду, и конфискованный плеер простить не могла. – Она в воскресенье с подружками на велике каталась, я видела!

– В воскресенье каталась, а всю неделю спины не разгибала. Если что случится, спросят с неё, с подружек не спросят, – рубил слова Чермен. – Ей пятнадцать лет, последние каникулы, потом десятый класс и взрослая жизнь. Детство кончилось, это лето последнее. Родители отдыхать уехали, а Вику за дачей приглядывать оставили, полоть да поливать. Одну. Думаешь, ей не обидно? Думаешь, ей не хотелось на Байкал?