Ирина Верехтина - На другом берегу

Марина, неплохо владевшая техникой лыжной ходьбы (у неё даже книжка была, которая так и называлась – «Техника ходьбы на лыжах», и Марина долго училась по ней, старательно выполняя упражнения) легко могла догнать ребят. Но никогда не догоняла. Пусть бегут, она доедет – сама. Если оглянуться назад – можно увидеть темнеющие на снегу фигурки лыжников. Марина улыбнулась – везде свои! Если остановиться и подождать минут семь, её догонят, и можно до самой станции ехать вместе.

Марина останавливалась на четыре минуты, чтобы – не догнали. И слушала тишину. Тишина пряталась от неё за ширканьем лыж, за скрипом энергично вбиваемых в снег палок, за громким от бега дыханием. И теперь – обрушилась на Марину, и она впитывала в себя эту целительную лесную тишину, пахнущую хвоей и почему–то арбузом.

Насладившись тишиной, как наслаждаются утонченной музыкой, Марина срывалась с места и мчалась по лыжне, захлёбываясь морозным сладким воздухом, и вместе с ней мчался ветер, и солнце искрилось и сверкало, отражаясь миллионы раз в алмазных гранях бесчисленных снежинок. Щекам было тепло и щекотно от солнца. Марина улыбалась этой мимолётной ласке и летела, не чувствуя под собой ног, всецело отдаваясь чувству полёта.

Может, это и есть счастье? А другого у неё – не было…

По инерции

Вы спросите, почему? Почему она, сторонясь людей, ухитрялась оставаться одна даже в компании? – И будете совершенно правы. Марине отчаянно не хватало дружеского общения, но разве могла она в этом признаться? От друзей – настоящих, конечно, – не принято иметь секретов, но разве могла она рассказать об Илье, об Анечке, о суде? О разводе, о размене, о том, как поменяла ненавистную фамилию Кестель на свою, девичью. Никогда, никому не расскажет об этом Марина! А всё-таки, как не хватало – друзей…

Не хватало отца, от которого приходили два раза в год, на Новый год и на день её рождения, письма в ярких конвертах (письма Марина рвала, не читая – не могла простить отцу, что оставил маму). Не хватало тёплых и сильных рук Ильи – того, настоящего, который её любил и без которого она когда-то не представляла своей жизни. Но тот Илья исчез, а вместо него появился другой Илья, о котором Марина ничего не хотела знать.

То, что случилось с ней по вине Ильи, сломало Марину, лишив её прошлого (ведь всё оказалось неправдой – и любовь, и семья, и синеглазая девочка, которой не суждено было стать взрослой), и заодно – настоящего. А будущего у неё не будет. Она больше никому не позволит себя обмануть, не станет ничьей игрушкой. И пусть её считают пугалом, она не против, она даже «за». Марина снимала одежду и разглядывала себя в зеркале. Всё такая же красивая. Лебединая шея. Высокая грудь. Тонкая талия. Тонкие руки. Роскошные длинные волосы. – Кукла! Дорогая красивая кукла, неплохо разбирающаяся в искусстве и говорящая на нескольких языках. Игрушка, которой наигрались, и больше не хотят. Надоела. И никто не виноват…

Марина жила по инерции, будто ехала по накатанной лыжне, механически отталкиваясь палками. Она ни к чему не стремилась, ни о чём не мечтала, принимая жизнь как данность, как некую аксиому, которую никому не опровергнуть и никому не доказать. Имея за плечами, кроме искусствоведческого, с кандидатской степенью, диплом института им. Мориса Тореза, Марина делала переводы для ***ского издательства, работая на дому. Отвозила в издательство готовый текст и уезжала с новым.

Одиночество не тяготило Марину, она давно к нему привыкла. Устав от однообразной утомительной работы, брала в руки вышивание или садилась за рояль. У неё тоже были свои неписаные правила. И только с одним человеком Марина подволила себе сблизиться – с 23–летней Нонной.

Гитлер капут

Сошлись они случайно. Нонна училась в Инязе и однажды принесла в группу зачётное задание по английскому, которое не успела сделать дома. Задание было сложным – перевести на английский литературный текст, соблюдая авторский стиль. Но кто сейчас не знает английского? И Нонна надеялась, что ей помогут.

У Карпинского язык знали все – «в разумных пределах». Но пробежав текст глазами, торопились вернуть его Нонне. «Ну ты, мать, даёшь! Это мы не проходили!», «Я в этом не копенгаген, извини», «вакаримасу», «их вайс нихт», «нон капито» – изощрялись на всех языках туристы: текст не поддавался переводу. Последним был Павел, объявивший под общий смех: «Гитлер капут!» и состроивший уморительную рожу.