Ирина Верехтина - На другом берегу

Не в силах себя изменить, она оказалась в одиночестве – среди людей. В группе к ней привыкли и радостно здоровались, встречаясь с Мариной на вокзале. Она быстро стала для всех своей, и всё-таки оставалась одна! Из-за платка Марина выглядела гораздо старше своих лет, и это ещё больше отдалило её от остальных. С ней общались (что Марина делала крайне неохотно, отвечая односложно или улыбаясь вместо ответа). Ей звонили, если изменялся маршрут или состоялся «необъявленный» поход для своих. Марина стала полноправным членом группы Карпинского.

Женщин в группе было мало (походы–то тренировочные, дальние, без хорошей физической подготовки не пройдёшь – умаешься), и на привале им приходилось «поворачиваться». Мужчины дружно рубили дрова, а за общий стол отвечали женщины. Марина никогда не увиливала от работы. – Крошила в салат овощи, мелко нарезая на принесённой из дома разделочной доске. Резала неподатливый, застывший на морозе хлеб (угадайте, сколько хлеба и бутербродов съедят шестнадцать человек, отмахав до привала километров двадцать?). Чистила картошку изящными руками с тонкими «музыкальными» пальцами.

– Ты случаем не пианистка? – спросили у Марины.

– Нет, я искусствовед. Но, конечно, играю немного, для себя.

– Искусствовед! – удивлялись туристы. – А одевается как пугало! Вся в чёрном, и платок этот… Но Марине никто ничего не сказал.

А однажды – в «необъявленном» двухдневном походе, куда приглашали только членов группы, да и то не всех, – её очень сильно обидели. Не нарочно, конечно же…

«Одноместный люкс»

В походы с ночлегом палаток брали в обрез, чтобы легче нести. Двухдневки у Карпинского были дальние, с солидным километражем. Хозяева палаток вперебой приглашали к себе остальных, в двухместках спали вчетвером и даже впятером. – «В тесноте, да не в обиде!» – шутили ребята. Спали вповалку. Если в поход приходила «пара», то палатку они приносили свою, и к ним никто не просился на ночлег.

У Марины тоже была своя палатка – маленькая, одноместная. Она сшила её сама из остатков «серебрянки», купленной когда-то мужем. Палатка была лёгкой, но вещей всё равно набиралось много: спальный мешок, туристский коврик, тёплый свитер и шерстяные рейтузы (Марина натягивала их лёжа в палатке, чтобы никто не видел, а сверху надевала тёплые брюки, два свитера и куртку. И только тогда могла комфортно спать, а иначе замерзала к утру насмерть).

Ещё она несла продукты на два дня («раскладку» утверждал Карпинский, поесть в группе умели и любили, и тащить приходилось много – ведь мужчины несли костровые принадлежности, котлы, топорики, пилы, палатки… Да, много чего нужно человеку в двухдневном походе, и рюкзак у Марины был всегда тяжёлым.

Никто ей не предлагал не таскать палатку, никто не приглашал в свою. Но Марине и в голову не приходило обижаться. Ничего, донесёт, она сильная… Палатка была такая крошечная и узкая, как ты там умещаешься, пополам, что ли, складываешься – говорили Марине. Но она упрямо таскала в рюкзаке свою «лилипуточку» и «недомерочку», как метко окрестили палатку в группе.

В тот вечер Марина долго не могла уснуть. Все давно спали по своим палаткам, только несколько любителей «всенощных бдений» сидели у костра. Марина лежала тихо, её палатка была метрах в трёх от костра, и эти, у костра, решили, что она спит. И говорили – о ней.

–Эта Марина вечно в платке, и летом и зимой. Зимой и летом – одним цветом! Даже на привале не снимает! И спит в нём. Я видела! – шептались у костра.

– Она, может, лысая? Или седая вся, она ведь старая, лет сорок, наверное, или больше… Старуха. Вот и стесняется без платка…

–Старая–то старая, а бегает, как молодая! Мы когда на взгорок поднимались, я за ней шёл. Все пыхтят, красные как помидоры, а этой хоть бы хны! Идёт и улыбается. Дыхание даже не сбилось!

Да что о ней говорить! Спать любит с комфортом, в своём «одноместном люксе», не лень ей таскать… Старая дева, наверное. Кто ж её в палатку позовёт? Вот и ходит со своей…

– Её, пожалуй, позовёшь! Она не услышит даже – в своём «тюрбане» замотанная!

(«Мнения разделились» – прокомментировала про себя Марина. Ей стало смешно: лысая старая дева! Вот дураки–то…) А разговор продолжался.

– Целый год с нами ходит и ни на кого не смотрит. У нас же такие… мальчики! Один Марк чего стоит! А она ни на кого не взглянула ни разу…

– Да кому она нужна… – Да я не о том… – А о чём? – Неужели ей никто не нужен?

(«О! Точно схвачено! Не нужен, угадали». Она больше никого не пустит в свою жизнь, с неё хватит…)