Томми Байер: Аквариум

Через какое-то время мне показалось, что я проснулся от собственного храпа, но потом почувствовал у себя на груди чью-то ладонь.

— Эй! — Шейри вела руку вниз, к животу. Я лежал на спине, не зная, сон это или нет. — Ты храпишь, — заметила она.

— Тебя разбудил мой храп?

— Нет. Озарение.

Я молчал.

— На меня снизошло озарение: ты, наверное, здесь, потому что не смог оставить меня одну и…

— И?..

— И кто-то должен тебя спасти.

Рука на мгновение замерла, и я задержал дыхание, чтобы не вспугнуть ее движением диафрагмы.

— От чего спасти?

— Понятия не имею, — усмехнулась она, подбираясь пальцами к моему пупку. — Озарения не всегда бывают ясными.

Я не знал, что сказать, и потому молчал, сконцентрировавшись на своих ощущениях. Ладонь Шейри снова замерла, плоская и прохладная, и это возбуждало еще сильнее, чем шевеление пальцев.

— Ну что, стоит попробовать?

— Что?

— Спасти тебя.

Я кивнул, она встала и начала раздеваться. Столь же просто и буднично, как несколько часов назад, без малейших признаков пошлости или кокетства. Опустившись рядом со мной на колени, Шейри стянула с меня одеяло, а потом — трусы. В ее движениях была осторожность, как у медсестры, и я подумал, что мне не нужно двигаться, вообще лучше ничего не делать, предоставив все ей. Так я и поступил.

Тело Шейри подрагивало от напряжения. Я смотрел на ее кожу, и мне казалось, что мы испытываем одни и те же ощущения. Она села на меня и стала медленно двигаться, глядя мне прямо в глаза и при этом меня не видя: взгляд ее был устремлен в пространство. Тут-то и явился Карел.

— Ах, черт, прошу прощения, — извинился он. — Кстати, доброе утро. — И быстро исчез за дверью.

Шейри замерла. Ее возбуждение разом исчезло, она вдруг стала в два раза тяжелее, чем раньше. Опустив голову, она уставилась на свои колени.

— Ой, теперь ничего не получится, правда, — тихо сказала она.

Я пробормотал что-то вроде «Нет, не может быть» или «Я не верю», но Шейри слезла с меня и быстро оделась. Я лежал как истукан, не зная, что делать дальше.

Приведя себя в порядок, она нервно огляделась по сторонам, протянула руку и взъерошила мне волосы.

— Мне жаль, честно, — проговорила она и вышла из комнаты.

Я остался лежать в одиночестве.

Целый день я изо всех сил старался не реагировать на многозначительные усмешки Карела, и это давалось мне с трудом: слишком уж сильно мне хотелось ему врезать, но я не мог поддаться соблазну. То, что он застукал меня с «певчей птичкой», было само по себе скверно, и моя бурная реакция лишь подхлестнула бы его остроумие. А мне хотелось избежать его шуточек хотя бы в ближайшие дни. Из глубин памяти Карела были бы извлечены на свет Божий все изречения по поводу секса и измены, которые он когда-либо слышал, — ведь до сих пор он воспринимал мою безупречную верность Сибилле как вызов себе и всем прочим веселым грешникам.

А я злился на Карела вовсе не из-за себя. Что он думает о моем поступке — мне безразлично. Но пусть только попробует насмехаться над Шейри, назвать ее «певчей сучкой» или даже представить себе, что она могла бы переспать и с ним. Да как он посмел видеть ее обнаженной! Одно неверное слово, и я бы его задушил.

В студию она больше не пришла. Мы микшировали втроем: гитарист, продюсер и я, и закончили работу, когда я заметил, что не слышу больше ни звука.

— Где ты был прошлой ночью? — спросила Сибилла, едва я переступил порог.

— В студии, — ответил я. — Работал до пяти, потом заснул на диване.

Она была бледна, с перекошенным лицом, так хорошо знакомым мне по прежним приступам ревности. У меня все внутри опустилось. Только не это. Не сейчас. Я посмотрел на нее и задумчиво, как мне казалось, кивнул. Теперь лицо ее выражало иное, тоже хорошо мне знакомое чувство — презрение.

На протяжении всех одиннадцати лет, что мы прожили вместе, этот ад время от времени обрушивался на нас всегда без причины. И я давно уже твердо решил, что если когда-нибудь действительно изменю, то ничего ей не скажу. Я был уверен, что для Сибиллы, не для меня, так будет лучше. Сама она страдала от жажды держать меня под контролем ничуть не меньше, но, очевидно, ничего не могла с этим поделать.

— Тут что-то не так, — холодно произнесла она и не мигая уставилась на меня полным ненависти взглядом.

— Наконец-то ты права, — сказал я, с удивлением слыша себя как бы со стороны, и вдруг совершенно успокоился. Вот все и случилось. Я разом разрубил все узлы. Не принимая никаких решений. Не ведая, что творю. Не потому, что я этого хотел, а просто от ярости, внезапно вспыхнувшей во мне в ответ на это презрение, которое она слишком часто мне демонстрировала.