Уильям Голдинг - Ритуалы плавания

Воздух здесь теплый, в иные часы жаркий — поистине вездесущую длань простирает над нами полдневное светило! Следует вести себя осмотрительно, не то оно, разыгравшись, может нанести неожиданный удар. Даже сейчас, сидя за моим, с позволения сказать, письменным столом , я чувствую необычное тепло на щеках, опаленных его горячими лучами. Нынче утром небо было цвета густой лазури, однако ни по насыщенности, ни по яркости оттенка оно не могло соперничать с ослепительной, искрящейся белыми проблесками лазурью безбрежного морского простора. Признаюсь, меня охватил неизъяснимый восторг, когда я наблюдал за величавыми кругами, которые острие бушприта, нашего бушприта, снова и снова вычерчивало над четкой линией горизонта.

День следующий

Я ощущаю некоторый прилив сил и лучшую, против прежнего, способность принимать пищу. Филлипс считает, что скоро я совсем поправлюсь. Меж тем погода заметно переменилась. Вчера еще все кругом было лазорево-синее, ослепительно яркое, а сегодня почти безветрие и море подернуто белесой пеленой тумана. Бушприт — который все предшествующие дни вызывал у меня приступ дурноты, стоило мне по неосторожности задержать на нем взгляд, — нынче замер в неподвижности. Оглядываясь назад, понимаешь, что внешние обстоятельства, в коих пребывает наше немногочисленное сообщество, изменяются уже по крайней мере в третий раз, считая с той минуты, когда наша милая отчизна погрузилась — правильнее сказать, как будто погрузилась — в пучину волн! Где же, спрашиваю я, леса, и плодородные поля, и цветы, и церковь серого камня, куда мы с тобой всегда ходили молиться, и кладбище, где лежат наши любезные отец и матушка… правильнее сказать, бренные останки любезных наших родителей, тогда как сами они, несомненно, вознаграждены небесным блаженством, — где, спрашиваю я, все эти знакомые картины, в которых для нас с тобой была вся наша жизнь? Человеческий разум плохо приспособлен к переменам такого свойства. Я все твержу себе, что в материальном мире непременно есть какое-то связующее звено, посредством которого то место, где я нахожусь сейчас, и то, где был прежде, соединяются друг с другом, точно так же как обычная дорога соединяет, скажем, Верхний и Нижний Комптон. Умом все это понимаешь, но сердце по-прежнему снедают сомнения. И я с укором говорю себе, что Господь равно пребывает и здесь, и там, а еще вернее — что «здесь» и «там» суть одно в Его Глазах!

Снова выходил на палубу. Белесый туман еще более сгустился, однако жара не спадает. Фигуры матросов едва различимы. Судно стало теперь уже окончательно, паруса обвисли. Шаги мои звучали неестественно громко, и стук этот был неприятен мне. Ни одного пассажира не встретилось мне на палубе. Ни звука, ни скрипа не издало все собранное здесь дерево, и когда я отважился глянуть за борт, то не заметил на воде ни единой морщинки, ни единого пузырька, ничего.

Можешь меня поздравить — я вернулся в свое всегдашнее состояние! Правда, только-только.

Не успел я пробыть в жарком пару несколько минут, как ослепительно белая молния вырвалась из тумана справа от нас и врезалась в море. Тут же раздался громовой хлопок, от которого у меня зазвенело в ушах. Прежде чем я повернулся и побежал, снова загрохотало — один хлопок, другой, третий, и вот хлынул дождь — я чуть не сказал «полноводной рекой». Казалось, на землю с неба обрушились целые потоки. Гигантские капли отскакивали от палубы на целый ярд. Поручень, подле которого я стоял, от нашего коридора отделяло всего несколько ярдов, и тем не менее я промок насквозь, пока нырнул в укрытие. Я разоблачился, насколько позволяют приличия, и сел писать это письмо, порядком выбитый из душевного равновесия. Вот уже четверть часа — как бы сейчас пригодился хронометр — кругом все страшно гремит и сверкает и дождь низвергается сплошной стеной.

Вот наконец гроза с ворчливым рокотом удаляется от нас в сторону. Солнце вновь заливает светом ту часть нашего коридора, куда оно способно проникнуть. Подул легкий ветерок, и мы, постанывая, отряхиваясь после недавнего омовения, возобновили ход, вспенивая воду за бортом. Я упомянул, что вновь выглянуло солнце, — только затем, однако, чтобы тут же закатиться.

Этот эпизод, кроме памяти о моих собственных страхах, оставил во мне и ощущение Его Грозной Силы и благоговение перед величием Его творения; но не только. Он вселил в меня удивительное чувство гордости за наш славный корабль, а вовсе не осознание его беспомощности и ничтожности. Я теперь воспринимаю его как какой-то отдельный мир, вселенную в миниатюре, где нам суждено жить до конца наших дней и где каждого ожидает кого награда, а кого наказание. Уповаю на то, что мысль сия не богопротивна. Но странная это мысль, и она овладела мною с такой силой!..