— Не знаю. Может, они действительно хотят нам помочь.
— Эти? Не смеши меня! С какой стати?
— Из корыстных мотивов, разумеется. Они используют нас, чтобы… — Я осекся.
— Что с тобой? Ты совсем зеленый. Тебе…
— Да, — кивнул я, быстро вытащил фляжку и долго пил из нее. Потом отставил серебряную бутылку и долго хватал воздух ртом.
«Шакал» снова пропал. До следующего раза.
— Так, теперь поезжайте вперед, — сказал Берти нашему другу, таксисту Владимиру Иванову, который так выручил нас несколько часов назад и который просил заказывать его через диспетчера. Что мы и сделали. Было 12 часов 15 минут. Дождь шел вперемешку со снежной крупой, отчего стало совсем пасмурно. Все машины ехали с зажженными фарами. Мы сидели на заднем сиденье такси, остановившегося у небольшой клумбы с увядающими цветами. Клумба находилась в парке напротив входа в университетскую больницу на Мартиништрассе, в районе Эппендорфер Баум. Больница представляла из себя гигантский комплекс. Отдельные клиники, расположенные в высотных домах, были видны издалека. Это был настоящий маленький город в городе.
Высокая блондинка Эдит Херваг только что вышла на улицу. Шофер Иванов уже поехал вперед. Мы оставили нашу машину у полицейского управления и из телефонной будки вызвали нашего русского таксиста. До этого я из той же будки разговаривал с Ириной и с Эдит. Голос Ирины звучал неспокойно, она просила во что бы то ни стало вернуться к обеду, даже если это будет поздно, она сходит с ума от этого сидения взаперти. Я пообещал ей обязательно приехать, надо ведь открыть дверь, чтобы девушки могли убраться и чтобы мы были на месте, когда принесут еду.
Эдит мы сказали, чтобы она ждала, пока у ее дома не остановится такси и Берти или я не махнут ей, потом она может сама остановить такси и поехать в больницу. Мы поедем вслед за ней и привезем ее назад, только главное — чтобы нас никто не видел вместе.
Наш таксист, русский дедушка Иванов, тут же кивнул, когда я начал свои длинные объяснения и показал свое удостоверение прессы, и только сказал: «Карашо». А потом он помчался как настоящий ас и, несмотря на жуткое движение, в момент оказался на Адольфштрассе. Он поехал за такси с Эдит, ни разу не потеряв его из виду. Все шло великолепно. Эдит исчезла в стенах больницы, но через двадцать минут уже снова вышла. Наше такси плавно подъехало прямо к ней и остановилось. Она села к нам. Я открыл боковое окошечко в разделительном стекле и сказал:
— Назад на Адольфштрассе. — Владимир Иванов кивнул и пулей сорвался с места. Я закрыл узкое окошечко, откинулся назад и только теперь увидел, что Эдит, протиснувшаяся между нами, плачет.
— О Господи, он…
— Нет, — всхлипнула она и высморкнулась в носовой платок, — он выпутается, он поправится, ему лучше.
— Отлично, — сказал Берти. — Отлично, значит плачем от счастья.
Она не ответила, а только сильнее заплакала. От счастья? Снежные крупинки ударялись о дорогу, секли по стеклу и по крыше. Мы тихо разговаривали.
— Он был в сознании? — спросил Берти.
— Да.
— Вы могли с ним поговорить открыто?
— Нет. В палате все время находился охранник. У дверей в палату стоит еще один, и один стоит у входа в частное отделение. Они перевели его из реанимации. Он вам обоим передает привет. Я сказала, что передам. Вечером мне разрешили прийти снова, и с завтрашнего дня можно ходить регулярно дважды в день. А потом он захотел меня поцеловать и сказал, чтобы я пониже нагнулась к нему, он попросил меня распустить волосы и накрыть его лицо, я все это сделала, охранник смотрел на нас. Конни поцеловал меня и шепнул в ухо: «Все парни из MAD, [90] MAD — Военная контрразведка, одна из официальных шпионских организаций в ФРГ. — Прим. пер.
скажи это Берти». Это произошло очень быстро. Надеюсь, что охранник ничего не заметил. Что это — MAD?
У меня хватило сил спокойно и дружелюбно произнести:
— А, это один из отделов уголовной полиции.
— Я так и подумала. Но почему я должна вам об этом сказать?
— Это особый отдел уголовной полиции, — сказал Берти, который тоже не сразу оправился от шока. — MAD — это сокращение от Отдел расследования убийств. Они занимаются покушениями.
— В самом деле? Вы правду говорите? — Эдит снова заплакала, и я понял, почему. Не от счастья, а, разумеется, от страха. Я вспомнил о телефонных угрозах. Что Конни умрет, если заговорит. И вот он заговорил…
— В самом деле, — сказал я, в надежде, что Эдит не спросит никого другого.
Читать дальше