Йоханнес Зиммель - Из чего созданы сны

— Проклятье! — завопил я. — Не смейте…

Берти влепил ей две пощечины: одну справа, другую слева. Она замолкла и растерянно посмотрела на него. Руль однако отпустила, к счастью. Я уже был двумя колесами на тротуаре.

— Сожалею, — произнес Берти. — Я не мог иначе. Все в порядке?

Она кивнула и снова принялась всхлипывать, я тем временем сбросил скорость и свернул на Ротенбаум-шоссе, на этот раз в южном направлении. Она проговорила:

— Извините. Мне действительно очень жаль. Но у меня все смешалось в голове. Я абсолютно ничего не понимаю. Что здесь произошло? Скажите же мне!

— Мы это выясним, — ответил я. — Вы же сказали в лагере, что доверяете мне, разве не так?

— Да.

— И сейчас еще доверяете?

— Да, господин Роланд. — Это прозвучало очень тихо.

— Тогда все в порядке. — Я посмотрел в зеркало заднего вида.

— Твой дружок исправно едет за нами, — заметил я.

— Слава Богу, — отозвался Берти. — У меня остались бумаги по этому гомику Конкону в его машине.

Я свернул налево на Хагедорнштрассе. Такси ехало следом. Я пересек улицу Миттельвег и оказался на Харвестерхудер-вег. Мы поехали вдоль темного Альстерпарка, за которым я увидел пенящуюся воду озера Альстер.

Я миновал дом с мемориальной доской в честь Генриха Гейне, «поэта, борца и голоса совести», как там было написано. Я часто видел эту доску, когда останавливался в «Метрополе». На другой стороне улицы, в парке, находился Англо-Германский клуб. За улицей Софиентеррассе возвышалось внушительное здание гарнизонного управления, дальше шли виллы, а за ними концерн Герлинга. Большинство домов на правой стороне улицы скрывалось за пышными палисадниками.

— Цирк какой-то, — произнес Берти. — Ни за что на свете не поверю в такие вещи. Но если кто-то поверит, он с этим нахлебается.

— С чем нахлебается? — не понял я.

Такси неизменно шло следом.

— Ну, с твоей шизанутой фройляйн Луизой и ее друзьями. — Незадолго до этого я рассказал ему о своих приключениях с французским антикваром, польским портье и норвежским матросом. — Бред какой-то. А может, нет?

Я пожал плечами.

— Я спрашиваю себя: а может нет? Так просто, не потому что я мог бы в это поверить. Я ни во что не верю. Только странно все как-то.

— Что? — спросила Ирина.

— Шофер, — пояснил Берти.

— А что с ним?

— Да так, — сказал Берти. — Глупо просто даже говорить об этом. Но его фамилия Иванов. Владимир Иванов. Он сам мне рассказал. Он приехал в Германию ребенком с родителями и остался здесь. Тыщу лет назад. В Гамбурге. Говорит вообще без акцента.

— Русский? — переспросила Ирина в полной растерянности.

— В том-то и дело, что русский, — ответил Берти. — Все ведь становятся такими хорошими, когда умрут, как сказала фройляйн, разве нет? Могу только сказать, если бы американец и норвежец вздумали вернуться к жизни, хорошими они бы сейчас точно не были. Но это, конечно, чистейший бред. Мы же нормальные, а фройляйн сумасшедшая. Мертвые не возвращаются.

— Разумеется, нет, — сказал я, вспомнив о своем телефонном разговоре с Хэмом.

— Чушь собачья, — сказал Берти.

— Чушь собачья, — отозвался я.

Мы помолчали, я ехал мимо Пезельдорфервег, мимо многочисленных красивых вилл по правой стороне улицы и темного парка и воды по левой стороне. Я миновал Альстер-шоссе, продолжение которого, уходящее в парк, называется Фэрдамм.

Я знал, что Фэрдамм ведет к причалу парома, который был меньше, чем ходящие по Альстер теплоходы. Днем он все время курсировал между парком и домом паромщика в Уленхорсте на другой стороне озера Альстер. Возле причала стояла маленькая будка паромщика. Сейчас, конечно, паром не ходил, а летом там можно было видеть множество пестрых столиков и шезлонгов под кронами деревьев.

На правой стороне улицы между фешенебельными виллами возвышалась череда монументальных зданий: концерн «Райхольд Альберт Хеми», Главный финансовый комитет Гамбурга, Государственный институт музыки и изобразительных искусств, Британское Генеральное консульство, а внизу, на Альте-Рабенштрассе, находилось Немецкое граммофонное общество…

Ирина произнесла:

— Наверное, мертвые остаются хорошими, пока они мертвы, и снова становятся злыми, когда возвращаются в жизнь?

— Ирина! — возмутился я. — И вы туда же?

— Нет-нет, — смутилась она. — Слишком много виски, шока и страха. Из-за этого я несу такую чушь.

— Нам нужно сохранять ясную голову, — сказал Берти. — Одной сумасшедшей достаточно во всей этой истории. Дайка мне бутылку, Вальтер. Вот скотство, как же этот мерзавец дал мне по башке!