Ален де Боттон - Курс любви

Когда изображение возвращается, Рабих получает возможность разобрать в дальнем углу что-то вроде сушилки, на которой висят несколько пар носков.

– Слушай, а где у этой штуки клавиша «протяни руку и коснись любимого»? – гадает Лорен вслух.

Он крепко вляпался, она держит его на крючке. Ей всего-то и потребуется заглянуть в сообщения его жены на сайте Эдинбургского совета и послать ей хотя бы строчку.

– У меня с этим порядок, – отвечает он.

На мгновение в голове мелькает мысль о возможном будущем с Лорен. Он воображает себе жизнь с нею в Лос-Анджелесе, в той квартире после развода. Они предадутся утехам любви на диване, он станет баюкать ее в объятиях, они не будут спать допоздна, делясь друг с другом своими слабостями и стремлениями, и поедут в фешенебельный пригород Малибу полакомиться креветками в известной ей маленькой забегаловке возле океана. Но ведь им еще понадобится и белье вывешивать, интересно, кто бы предохранители менял и на кухню бежал, когда на плите убегает молоко. Еще и потому, что она ему очень-очень нравится, он, если честно, и не желает заглядывать дальше. Самого себя знает достаточно хорошо, чтобы сознавать, насколько несчастной он в конечном счете ее сделает. В свете всего, что ему известно про себя и про путь, какой проделывает любовь, он понимает: самое доброе, что он в силах сделать для той, кто ему по-настоящему нравится, это быстренько уйти с ее дороги.

Супружество: глубоко своеобразное и в высшей степени недоброе состояние, чтобы обрекать на него тех, по ком, как сам утверждаешь, душа болит.

– Я скучаю по тебе, – говорит она опять.

– Я тоже. А еще я внимательно разглядываю белье вон там, у тебя за плечом. Очень миленько.

– Ты пошляк и извращенец!

Следовать дальше этой любовной истории (логическому следствию его воодушевления) – не выльется ли это действительно в самое эгоистичное и беззаботное, что он мог бы устроить Лорен, не говоря уж о жене. Быть по-настоящему великодушным, осознает он, означает обожать, увидеть все через позыв к постоянству и уйти прочь.

– Я тут собрался сказать тебе кое-что… – начинает Рабих. Пока он говорит, одолевая собственные сомнения, она терпеливо сносит его запинания и то, что сама называет склонностью к «ближневосточному услащению», бросает не без юмора, мол, уволена как его любовница, однако остается обходительной, благопристойной, понимающей и более всего – доброй.

– Таких, как ты, на земле немного, – заключает он совершенно искренне.

В Берлине им руководила внезапная надежда обойти некоторые недостатки своего брака новым, но сдерживаемым набегом на чью-то еще жизнь. Но, как он видит это сейчас, подобная надежда могла быть всего лишь сентиментальной трескучей фразой, да к тому же и видом жестокости, от которой всем вовлеченным суждено претерпеть потери и боль. Никак невозможно было покончить с делом, опрятно урегулировав его так, чтобы обошлось без жертв. Приключение и безопасность несовместимы, он понимает. Брак и дети убивают эротическую непосредственность в отношениях, а любовная связь убивает брак. Человек не в силах быть одновременно распутником и состоящим в браке романтиком, как бы неотразимы ни были обе парадигмы. В любом случае он не преуменьшает наличие потерь. Распрощаться с Лорен – означает защитить брак, но еще это означает и собственный отказ от насущного источника нежности и бурного восторга. Правильно этого не воспримет ни изменщик, ни верный супруг. Решения просто нет. Он сидит на кухне в слезах, убиваясь, как давно уже не делал много лет: рыдая по тому, что утратил, на что навлек опасность, рыдая оттого, что любой выбор мучительно наказуем. Ему только-только хватило времени взять себя в руки в промежуток между тем, когда ключ повернулся в замочной скважине и когда Кирстен зашла на кухню. Последующие недели окажутся заполнены смешением облегчения и печали. Жена спросит его пару раз, не случилось ли чего, и во второй раз он огромным усилием воли так повел себя, что больше ей спрашивать не пришлось.

Меланхолия, конечно же, не расстройство, нуждающееся в лечении. Это разновидность разумной печали, которая появляется, когда мы нос к носу сталкиваемся с определенностью, что разочарование с самого начала было вписано в сценарий.

Нас специально не отбирали. Брак с любым, даже с самым подходящим из живущих, сводится к тому, чтобы определить, какому виду страданий мы, вероятнее всего, принесем себя в жертву.