Рэмси Кэмпбелл - Усмешка тьмы

– Ты, должно быть, Гильермо, – говорю я ему.

Ноздри гостя раздуваются, непропорционально маленькие рот и глаза не двигаются.

– Я возьму это в смотровой зал, – решаю я, забирая принесенный им поднос, на коем – пластиковая бутылка с водой, хрустящий бекон и авокадо-ролл, слишком большой для такой тарелки. – Поставишь мне этот фильм?

Чтобы открыть внутреннюю дверь, пришлось поставить поднос на столик. Три ряда, в каждом – по три экстравагантных мягких сиденья, стоящих к экрану вплотную, как к какому-нибудь крупному телевизору – вот что явилось моим глазам. Где-то там, за экраном, все так же пульсирует генератор. Аккуратно водружаю поднос на плечи сиденья передо мной и усаживаюсь. Экран оживает, свет гаснет. Гильермо, кажется, и в самом деле неплохо справляется с проектором. Беда с ним одна – он так же молчалив, как и немой фильм с Табби.

«Табби скалит зубы» – один из наименее тревожных фильмов с его участием.

В нем он пугает людей на улице. Девушка, торгующая шляпками, шарахнувшись прочь от ухмыляющегося толстяка, рассыпает свой товар. Расклейщик афиш падает со стремянки, проваливаясь в смеющийся рот на одном из собственных плакатов. Прохожие всячески избегают Табби – на каждом шагу по пути к стоматологическому кабинету его сопровождают увечья и разрушения. Виной всему его неподвижная улыбка – доведенная до крайности версия той, что мне доводилось видеть уже не раз. Зубы Табби настолько увеличились, что края улыбающегося рта, кажется, вот-вот треснут. Чем более отчаянно он жестикулирует, указывая на них, тем труднее медсестре в приемной понять его. Впрочем, зрителям тоже явно было чему удивляться: интертитры, вероятно, призваны как-то «озвучить» его искаженную речь, но я не могу понять, являются ли они простым бредом или нет – слишком уж быстро мелькают на экране. Наконец медсестра вызывает врача, которого тоже играет Табби. Видимо, это сделано для пущей комичности сцены «лечения», но, вырывая зуб за зубом и расшвыривая их по сторонам, Табби-врач производит довольно-таки мрачное, мало располагающее к веселью впечатление. В конце концов несчастному пациенту удается вырваться и убежать. Доктор преследует его, в обеих руках сжимая по паре плоскогубцев. На улице все покатываются со смеху при виде новой – всего о трех зубах – улыбки Табби. Финальные кадры – горсть зубов, вылетающая из окна стоматологии. Фильм был запрещен в Великобритании.

Хоть я и не сторонник цензуры, решение едва ли удивляет. Камера Оруэлла Харта столь же статична, как и многие съемочные аппараты той эпохи, но сцены учиняемых Табби бесчинств сняты с какой-то совсем уж садистской внимательностью, будто от зрителей ожидался некий ответ на происходящее в фильме. А вот на руководство, в которое заглядывает Табби-врач перед тем, как начать стоматологическую экзекуцию, нам дают взглянуть лишь мельком – несмотря на то что текст в эти краткие секунды почти можно различить. Мне почему-то кажется, что написанное в брошюре – примерно то же, что было в интертитрах, но в чем тогда кроется вся шутка?

Более того, как мог этот человек, правящий бал в каждом кадре фильма, быть некогда университетским лектором? Смех отвлекает меня от раздумий. Кто-то в проекционной комнате продолжает тоненько хихикать даже после того, как экран гаснет. Одна из актрис Вилли? Вряд ли бы она пошла голышом через пустыню. Пока я раздумываю, стоит ли встать и пригласить ее сюда, мне, даже не спросив, начинают показывать следующий фильм. Это – «Табби читает мысли». Тоже запрещенный.

В нем много что могло резануть нежные глаза цензора – взять хотя бы книгу, которую Табби-библиотекарь находит на пыльной полке. На обложке выведено «СТАРЫЕ ФОКУСЫ», но содержимое явно переполнено откровенно оккультной символикой; на страницах я различаю только какую-то бессвязную комбинацию вроде ИК-ХА, что вполне может быть звукозаписью икоты, сопровождающей смех. Табби возвращает книгу на полку и прикладывает палец к своему хулиганскому оскалу, за которым следует новая порция пронзительного хихиканья из проекционной. Все-таки это Гильермо, никто иной, чье лицо видно мне сквозь стекло над лучом проектора.

Его губы тоже кривит оскал.

Присутствие этого персонажа я нахожу гнетущим – вкупе с близостью экрана и настойчивой пульсацией генератора.

Табби тем временем выходит в библиотечный зал. Всякий раз, когда его помощи испрашивает кто-нибудь из публики пореспектабельнее, он хитро улыбается в камеру, как бы показывая, что читает их мысли. Гильермо на каждую эту улыбку отвечает приступом гомерического веселья, словно озвучивая немую пленку. Вскоре Табби обнаруживает, что может не только читать, но и внушать мысли, и на экране разворачивается серия виньеток, в коих он делает вид, что трудится над какой-то рабочей задачей, на самом деле посылая в головы ничего не подозревающих читателей свои шкодливые импульсы. И вот уже любитель вестернов делает вид, что скачет верхом на лошади по проходам меж библиотечных полок, праздный гуляка заключает в объятья дам и одаривает их явно нежеланными поцелуями, два историка дерутся на зонтах, от которых вскоре остаются одни спицы, священники бьют друг друга по голове тяжеленными Библиями… Главный библиотекарь пытается вмешаться, но весь прочий персонал восстает против нее, наспех строит жертвенный алтарь из книг и возносит ее, отчаянно упирающуюся, на его вершину. Когда Табби выходит из библиотеки, улыбкой давая понять зрителям, что хаос только начинается, лавина книг погребает его под собой.