Рэмси Кэмпбелл - Усмешка тьмы

Саймон Ли Шевиц – Лишай Освенцим.

Как ммерзко. Освенцим, ессли кто забыл – это крупнейший фашисстский лагерь в Польше, над вхходом в котторый виссела надписсь: Труд Освобождает. Под лозунгом общесственного труда внутри творилиссь ужжасные вещи. Так же и Саймон – делает вид, что трудитсся во чье-то благо, а на деле просто лжет и порочит. А лишай – это таккое заболевание кожи. Оно разрасстаетсся и чешшется, и именно так и посступает Саймон Ли Шевиц – вмессто того чтоб утиххнуть на веки, он лжжет еще больше, выззывая в моей душе один лишшь ззуд.

Я набираю ответ даже раньше, чем осознаю, что мои пальцы лежат на клавиатуре.

«Ззуд» у тебя только в «ззаднице», друг мой, а что насчет души – сомневаюсь, что она у тебя есть. Продолжай в том же духе, если это делает тебя счастливым, но когда закончишь, слить после себя не забудь.

Как же быстро он находится с ответом!

Оу, ммаленького Ссаймона обидели? Пплохой ддядя сказал ему пправду в глаза, и глазза порезались? И он ддаже ударился в сортирные словечки, хотя вроде как ппишет под именем Лишай Освенцим, то есть Саймон Ли Шевиц, ппростите. Как же ттак, введь теперь отчетливо ввидно, что он и этот лжередактор – оддин не очень культурный ччеловек. Саймон Ли Шевиц – Саймовиц Лишен, так ччего же эттот человек лишен, если такого мнения о моих словах, но ппродолжает их читать? Быть может, той самой благодарной аудитории, что ессть у меня, но нетт у него? Признайсся, ты проссто завидуешь.

Его последнюю тираду я прочитал уже в Интернет-кафе Хитроу. Она была запощена через минуту после моего сообщения, так что я, отлучившись, явно упустил шанс наподдать ему в ответ. Но может, оно и хорошо. Потому что пришедшая мне на ум колкость явно смотрелась бледно.

Слова «Саймовиц» нет, и завидовать тут нечему.

– Саймон Ли Шевиц, пройдите на посадку, – объявляет равнодушный голос, и я беру свой наспех собранный за два часа чемодан. Всю дорогу до Лос-Анджелеса я думаю о Двусмешнике. Засранец никак не хочет вылезать из моих мыслей.

Сойдя с трапа, я чувствую, что валюсь с ног. Встряска в пересчитавшем все воздушные ямы самолете и бессонница делают свое черное дело. Я хочу спать, меня мутит, и у самой ленты выдачи багажа я понимаю, что не совсем помню, как выглядит мой собственный баул. Все те, что хотя бы приблизительно напоминают мой, расхватаны прямо у меня перед носом: один – каким-то мужчиной в деловом костюме, другой – пожилой леди. И вот, во второй проход багажной ленты, мой злосчастный чемодан все-таки появляется – только я умудряюсь упустить его из вида, и за ним приходится бежать до самой таможенной стойки, на нетвердых ногах, то и дело рискуя грохнуться прямо на движущийся конвейер.

За пределами здания аэропорта настолько людно и шумно, а мои чувства настолько обострены продолжительным бодрствованием, что сказать, что я чувствую себя дурно, – это ничего не сказать. Наконец среди встречающихся находится один с моим именем. Одна, точнее. Похоже, Вилли Харт отправил женщину-водителя забрать меня. Футболка с логотипом «SEXXXY SITES» и почти ничего не скрывающие шорты плотно облегают ее тело – плотнее, чем могли бы одобрить в Англии, – и я гадаю, не снимается ли она в фильмах Вилли. Ее волосы, выбеленные до корней, коротко подстрижены, это подчеркивает крупные черты овального лица. Женцина улыбается мне, когда я устало тычу в табличку и говорю, что это мое имя.

– Добро пожаловать в Калифорнию! – приветствует она меня и протягивает тонкую руку. У нее теплое и твердое рукопожатие, но кожа совсем не такая молодая и гладкая, как кажется издалека. – Взять вашу сумку?

Проходящий мимо турист-афроамериканец улыбается мне, обнажая белейшие из всех когда-либо виденных мною зубов.

– Не отказывайся от шанса, мужик, – говорит он мне.

– У меня только вот это, – показываю я чемодан. – Справлюсь как-нибудь.

Моя спутница пожимает плечами, и мы идем к ее машине – красному «лексусу».

Декабрь здесь похож на лето. Время около полуночи – не в моем выпавшем из режима сознании, а на больших часах аэропорта. Такси огорченно гудят мне вслед, когда мы минуем их. Леди придерживает мне дверь, пока я закидываю свою поклажу в салон.

– Чувствуете себя как дома? – спрашивает она.

Я даже не сразу понимаю, что это вопрос.

– А должен?

– Вы же тоже от мира кино. Должны, наверное. Здесь-то все и началось.

Это чрезмерно упрощенная точка зрения на историю кино, но я не стал бы с ней спорить, даже если бы не был таким уставшим.