Лия Владимирова - Страх

Откуда она знает мое имя? И отчество… Впрочем, было бы странно, если бы она его не знала…

— Не согласитесь ли, — говорит она, усаживаясь, — прочитать нам лекцию?

Сама она в это время внимательно оглядывает комнату и в особенности — книжную полку. На книжной полке стоит открыто все то, что там, в Москве, было опасно дома держать, а мы все-таки — держали.

Я догадываюсь, что разговор о лекции — это предлог, только предлог, чтобы сюда зайти. Но все-таки спрашиваю:

— Какую лекцию?

— Ну… — Мне кажется, что она смотрит на меня иронически. — О поэзии. Мы соберем в клубе людей, организуем…

«Мы»!

— Нет, я сейчас вряд ли смогу.

— А что такое? — Мне кажется, она оживляется. — Неважно себя чувствуете?

— Нет, — говорю я поспешно, даже слишком поспешно, — я чувствую себя хорошо. Я очень хорошо себя чувствую. Я…

— Что вы делаете целыми днями? — Она внимательно рассматривает меня. — Читаете?

— Да, я читаю. Я много читаю. Я…

— Да… — Она молчит и вздыхает. — Я вам принесла сюда север. (Она могла бы добавить: что поделаешь, работа. Но не добавляет.)

Неожиданно она спрашивает:

— Разрешите посмотреть вашу квартиру?

Вот оно!

— Пожалуйста, — говорю я спокойно. — Квартира как квартира.

Она заглядывает в спальню, впрочем, сразу же выходит оттуда. А я думала, она мне предложит открыть ящики письменного стола. Или сделает это сама.

Вернувшись в салон, она опять усаживается на диван.

— Чем же вы все-таки занимаетесь? Пишите?

Ее вопрос звучит саркастически. О, разумеется! Ведь писание — для них — не работа.

И опять она оглядывает полки и смотрит на меня с тусклым сожалением:

— Вы все это читаете?

А ведь сколько раз там, в Москве, я говорила себе: главное — спокойствие… Но попробуйте быть спокойным под этим тусклым и в то же время цепким разглядыванием! Да как же она может так говорить со мной, так смотреть на меня — раз Ваше письмо пришло по почте? По почте — это мой шанс уцелеть. По почте — а стало быть, реальность вокруг меня иная, чем та, что смотрит из ее глаз. Правда, и туда приходят письма из-за границы, в том числе и с американским штемпелем. Минуточку. Так-то оно так, но Вы никогда туда не послали бы такого письма. Вы бы его написали другим языком, эзоповым.

А она плотнее усаживается на диван:

— Вы все-таки подумайте.

— О чем?

— Ну… насчет лекции. Что-нибудь о роли художественной литературы.

Напрасно и предлагает. Сама я к ним не пойду.

Странное у нее выражение: иронии, поверхностного любопытства и в то же время какого-то служебного безразличия.

— Вы, случайно, не верующая?

Ваше письмо пришло по почте . И на конверте — адрес, надписанный Вашей рукой: Израиль. Не забывать об этом! Не дать тоскливому страху смять себя окончательно!

— Не знаю, — я осторожно подбираю слова. — У меня было желание веры, но… У меня были какие-то поиски…

Напоминаю Вам: Петя — человек верующий, и именно на этом основании… Им нужен был повод.

— В нашем-то с вами возрасте поздно искать, — говорит она, как припечатывает. Сама она — из неменяющихся. Без возраста.

— Не найдется ли у вас что-нибудь почитать?

— А что бы вы хотели?

— Да мне все равно. Лишь бы не порнография.

А лучше бы всего — журнал «Огонек»…

Да, она добавила еще, что ее зовут Маша. Но до чего же не подходит ей это милое, румяное имя!

Машенька — это ведь что-то нетронутое. Это все равно, что — разбежаться в зиму, в снег, в свежую тишину вечера.

— Так я зайду еще как-нибудь.

Значит, не кончено. Значит, на следующий раз откладывает. Что-то бесформенное, неотступное, тянущееся за мной — на следующий раз.

Я закрыла за ней дверь и долго, неподвижно сидела, прижав ладони к горящим щекам.

Это хорошо, что я при ней смолчала. Если она, предположим, из определенного места (Вы понимаете, это — предположение только, ни на чем, кроме моей оглядки, не основанное), то какая была бы глупость — ей объяснять, что я ничего не сделала, что я уезжала для того, чтобы, наконец, перестать бояться…

А может быть, я в самом деле виновата? Пожизненно в чем-то виновата? А хотела от своей вины уехать.

В продолжение всего моего разговора с Машей (с тетей Машей!) муж в другой комнате просматривал свежие газеты. Немного успокоившись, я пошла к нему.

— Ну как? — спросил он меня.

— Ушла… — и я перевела дыхание.

— А что же насчет лекции?

— Лекции?

— Мне послышалось, она предлагала тебе.

— А кто она такая?