Ханна Кралль - Портрет с пулей в челюсти и другие истории

Первой еврейка никогда не заговаривала, а на вопросы отвечала очень коротко.

“Да, был”.

“Адвокат”.

“В Белжеце” [10] Белжец – нацистский концлагерь и лагерь смерти (1939–1943) вблизи одноименного села к юго-востоку от Люблина; в лагере погибло более 600 тысяч евреев и примерно две тысячи цыган. .

“Не успели, мы поженились перед самой войной”.

“Их забрали. Не знаю, в Яновском [11] Яновский концлагерь и лагерь смерти во Львове (1941–1944); в лагере погибло от 140 до 200 тысяч заключенных. или тоже в Белжеце”.

Она не ждала сочувствия. Наоборот, любые его проявления отвергала. “Я живу, – говорила она. – И намерена выжить”.

Она наблюдала за хозяйкой (которую звали Барбара), когда та стирала или стряпала. Пару раз пыталась ей помочь, но делала это раздражающе неумело.

Наблюдала за хозяином (его звали Ян), когда он, набивая руку, выписывал свои любимые буквы.

– Могли бы потренироваться на чем-нибудь поинтереснее, – как-то заметила она.

– Например?

Она задумалась.

– Хотя бы на этом: “Жил однажды элон ланлер лирон элон ланла бибон бонбон…”

Они впервые услышали, что еврейка смеется, и оба подняли головы.

– С чего это? – спросили с удивлением, а развеселившаяся еврейка продолжала:

– “Жил однажды лирон элон ланлер жил однажды Ланланлер…” Видите, сколько прекрасных букв? – И добавила: – Тувим. “Старофранцузская баллада”.

– Слишком много “л”, – сказал Ян. – Но я могу написать СТАРОФРАНЦУЗСКАЯ, – и склонился над листом бумаги.

– А не могла бы эта еврейка научиться чистить картошку? – спросила у него вечером жена.

– У этой еврейки есть имя, – ответил он. – Зови ее Регина.

Как-то летним днем жена вернулась домой с покупками. В прихожей висел пиджак – муж пришел с работы немного раньше обычного. Дверь в еврейкину комнату была заперта.

Как-то осенним днем муж сказал:

– Регина беременна.

Жена отложила спицы и расправила вязанье. Это был то ли рукав свитера, то ли спинка.

– Послушай, – шепнул муж. – Чтоб тебе, часом, не взбрела в голову какая-нибудь дурь… Ты меня слушаешь?

Она его слушала.

– Учти, если что-нибудь случится… – Он наклонился к жене и прошептал ей прямо в ухо: – Если с ней случится что-нибудь плохое, с тобой случится то же самое. Ты меня поняла?

Она кивнула – она его поняла – и взяла в руки спицы.

Через пару недель она вошла к еврейке в комнату и, ни слова не говоря, забрала с кровати думку. Распорола с одного краю и отсыпала немного перьев. С обеих сторон пришила тесемки. Засунула подушечку под юбку. Тесемки завязала сзади, для верности сколола английскими булавками, а поверх натянула еще одну юбку.

Через месяц подсыпала в думку перьев, а соседкам стала жаловаться, что ее тошнит.

Когда пришло время, разрезала пополам большую подушку…

У еврейки рос живот, а она добавляла подушки и расширяла юбки – той и себе.

Роды приняла надежная акушерка. К счастью, продолжалось это недолго, хотя еврейка была узкой в бедрах, да и во́ды отошли накануне.

Барбара вынула подушку из-под юбки и с младенцем на руках обошла всех соседок. Они растроганно ее целовали. Наконец-то… – говорили. – Поздно, но все же Господь смилостивился… – а она, радостная и гордая, их благодарила.

Двадцать девятого мая сорок четвертого года Барбара и Ян пошли с ребенком и несколькими друзьями в приходскую церковь (“Львовское архиепископство, лат. вероисп., приход Св. Марии Магдалины” – написано в свидетельстве о рождении, на котором ксендз Шогун поставил подпись и овальную печать: Officium Parochia, Leopolis… Посередине печати было сердце, из которого вырывался благодатный огонь). Вечером устроили скромный прием. Из-за комендантского часа сидели до утра.

Еврейка провела в шкафу всю ночь.

Двадцать седьмого июля в город вошли русские.

Двадцать восьмого июля еврейка исчезла.

Они остались втроем: Барбара, Ян и трехмесячная малютка с голубыми глазами и тоненькими черными кудряшками.

Одним из первых эшелонов они приехали в Польшу.

Вошли в квартиру. Ян поставил чемодан, положил ребенка и выбежал из дома.

Назавтра ушел ни свет ни заря…

Кружил по улицам, заглядывал в учреждения, расспрашивал про еврейские квартиры, останавливал людей с еврейской наружностью… Прекратил поиски только после визита двух мужчин – посланцев Регины. Они предложили крупную сумму и попросили вернуть ребенка.

– Наша дочка не продается, – сказали Барбара и Ян и выставили гостей.