Поэтому, прежде чем описать этот тип, я должен был запастить фактическим материалом.
И вот пришeл я к научному и общественному деятелю П., известному своей самоотверженной работой на почве науки и просвещения, и сказал ему о своeм намерении изобразить его как пример гражданского служения родине в самых неблагоприятных для этого служения условиях. Однако П. с неожиданным раздражением сказал мне, что, возможно, ещe вчера он считал бы себя гражданином, но, поскольку в результате интриг его кандидатуру зарезали на предмет членства в Академии наук — и денег на исследования не дали, и штат помощников сократили, то он, ввиду такой несправедливости, не только не считает себя больше Гражданином, но и вообще подумывает о смене гражданства — и пусть отечество тогда поймeт, кого оно потеряло!
Обескураженный, пошeл я к коммерсанту Л., известному своими стараниями возродить интерес соотечественников к родимой продукции — чуть ли даже не в убыток себе! — а также благотворительностью: двум тюрьмам недавно по фортепьяно подарил. Л. сперва охотно согласился, что он, да, в самом деле, гражданин, но когда узнал, что я его гражданственность собираюсь описать и пропечатать — и не где-нибудь в местной газетной прессе, а в издании широкодоступном, то есть, можно сказать, увековечить его, смутился и сказал, что, пожалуй, чего-то для настоящего гражданина у него недостаeт, а чего-то, пожалуй, и лишка выходит. Я стал допытываться, но тут Л. сменил милость на гнев — и из глубин трeхэтажного его особняка, где мы беседовали, показались четверо молодых людей серьeзного телосложения, в униформе.
Я удалился задумчивый.
И направился к С., известному борцу за гражданские права. Вот уж кто самого себя презрел ради отечества: лишился в процессе жизни и борьбы жены, лишался дважды свободы (один раз в советское время, другой раз в наше), пишет в газеты разоблачительные статьи, не приносящие большого дохода, а приносящие только неприятности, прозябает в коммуналке, да не один, а содержит на последние деньги брошенного всеми старика-соседа, узника совести, известного в своe время диссидента.
— Скажите, С., кто гражданин, если не вы? — спросил я его.
— Вот именно, кто, если не я! — горько откликнулся С. — Но совесть мне не позволяет себя так назвать. Всю жизнь я крепился и чурался, жил по правилам чистой совести, а на прошлой неделе не удержался!
— Что ж вы такого сделали? — испугался я.
— Слесарю из домоуправления две бутылки водки всучил, чтоб он крышу подлатал, потому что официально их не допросишься, потому что нет моей больше мочи! — С. указал на влажное пятно на потолке, над изголовьем его кровати. — Капало прямо на голову, думать мешало, вот я и…
— Ну, это дело житейское, это мелочь — и вашего гражданского статуса умалить не может! — попытался я его утешить.
— Нет мелочей! — вскрикнул С. — Вот вы представьте: дал я слесарю две бутылки водки. Он, во-первых, украл где-то жесть, чтобы залатать мне крышу. Во-вторых, после этого он, несомненно, напился и буянил в семье; жена от этого перестала уважать его как мужчину, а через это всех мужчин вообще, а через мужчин и людей, а через людей и государство; следовательно, утратила остатки гражданского чувства, сын же его, имея такой отцовский пример, об этом чувстве даже и помышлять не станет. В-третьих, учтeм моральный ущерб свидетелей-соседей. В-четвeртых, вспомним, что сегодня крыша течeт у меня, а завтра у другого — и, следовательно, другой, зная, как я обошeлся со слесарем, тоже прибегнет к подкупу, короче говоря, то, что вы называете мелочью, отразится крушением гражданского чувства в сотнях, тысячах, сотнях тысяч людей! Какой же я после этого гражданин, скажите на милость?
Крыть мне было нечем.
Знаю я и других многих людей, известных своим беспокойным и бескорыстным служением делу общественного прогресса, но после этих трeх встреч почему-то поопасился идти к ним.
И решил действовать без промаха: написал письмо Александру Исаевичу Солженицыну, в котором объяснил, что сочиняю скромный монументально-исторический труд о российских оригиналах и хочу, в частности, вывести тип Гражданина, так вот, не поможет ли он мне в этом деле, будучи несомненным Гражданином, честью и совестью нации, не подкинет ли, кроме себя, ещe хоть парочку персонажей для изображения?
Алесандр Исаевич ответил странно:
«Считаю письмо Ваше неосознанным глумлением, ибо только глумливец возьмeт себе в мечту искать Гражданина в стране, где отвращение к этому понятию внедрялось в народ столь долго и столь успешно (под прикрытием, естественно, уважения к нему), что Гражданином у нас быть стыдно и совестно в той же степени, в какой почeтно быть открытым негодяем и вором!».
Читать дальше