Колм Тойбин - Бруклин

– Почему вы не сказали мне о колледже? – поинтересовался Тони, когда они уселись перед танцами в закусочной.

– Вы не спрашивали.

– А вот мне больше рассказать уже нечего. – И он в притворном сокрушении пожал плечами.

– У вас нет никаких секретов?

– Выдумать кое-какие я могу, но они не покажутся вам правдоподобными.

– Миссис Кео уверена, что вы ирландец. И откуда мне знать, может быть, вы и вправду родились в Типперэри, а все остальное сочинили. Как получилось, что мы познакомились на ирландских танцах?

– Ну ладно. Один секрет у меня все же есть.

– Я так и знала. Вы родом из Брея.

– Что? Где это?

– Так в чем состоит ваш секрет?

– Хотите знать, почему я пришел на ирландские танцы?

– Хорошо. Спрашиваю: почему вы пришли на ирландские танцы?

– Потому что мне нравятся ирландские девушки.

– Вам, значит, любая сойдет?

– Нет. Мне нравитесь вы.

– Ну да, но если бы меня там не было? Вы подцепили бы другую?

– Нет, если бы вас там не было, я грустный и понурый поплелся бы домой.

Она рассказала ему о своей тоске по дому, о том, как отец Флуд записал ее на учебные курсы, чтобы ей было чем себя занять, о том, как вечерняя учеба сделала ее счастливой – во всяком случае, настолько, насколько ей удается быть счастливой после расставания с домом.

– А я не делаю вас счастливой? – Теперь взгляд его был серьезным.

– Делаете, – ответила она.

И, чтобы избегнуть новых его вопросов, которые могли, как ей казалось, принудить ее заявить, что она знает Тони недостаточно хорошо и потому не готова оценивать его, Эйлиш заговорила о занятиях в колледже, о тамошних студентах, о бухгалтерском деле и о лекторе по правоведению мистере Розенблюме. Брови Тони сошлись, рассказ о том, как трудны и сложны лекции, похоже, обеспокоил его. Когда же Эйлиш передала ему слова книготорговца, сказанные ей, когда она ездила на Манхэттен за юридическими книгами, Тони примолк совершенно. Уже и кофе принесли, а он так и не произнес ни слова, только помешивал ложечкой в чашке и грустно кивал. Таким Эйлиш его еще не видела и вскоре поймала себя на том, что вглядывается в неярком свете закусочной в лицо Тони и пытается понять, как скоро он станет прежним и снова начнет улыбаться и посмеиваться. Однако и прося официантку принести счет, он оставался сумрачным, а из ресторанчика вышел, не произнеся ни слова.

Позже, когда в приходском зале играла медленная музыка и они танцевали, прижавшись друг к дружке, Эйлиш, откинув назад голову, поймала взгляд Тони. Выражение его лица было по-прежнему серьезным, не таким шутливым и ребячливым, к какому она успела привыкнуть. Даже улыбаясь ей, он не обращал улыбку в шутку или в попытку развеселить ее. Улыбка Тони была просто теплой и искренней, говорившей, что человек он надежный, почти зрелый, и что бы с ними теперь ни случилось, он ко всему отнесется всерьез. Эйлиш улыбнулась в ответ, но затем опустила взгляд вниз и закрыла глаза. Она была напугана.

В тот вечер Тони условился с ней, что в следующий четверг встретит ее у колледжа и отведет домой. Ничего сверх этого, пообещал он. Ему не хочется отвлекать ее от занятий. А когда на следующей неделе он попросил ее пойти с ним в субботу в кино, Эйлиш согласилась, поскольку все ее знакомые, за исключением Долорес и нескольких девушек с работы, намеревались побывать на первом показе «Поющих под дождем» [7] Фильм-мюзикл «Поющие под дождем» вышел на экраны в 1952 году. . Даже миссис Кео сказала, что собирается посмотреть этот фильм в обществе двух подруг, что и сделало его предметом длинного разговора за кухонным столом.

Так сложился своего рода ритуал. Каждый четверг Тони стоял у дверей колледжа или, если лил дождь, в вестибюле, оттуда провожал ее до трамвая, а от трамвая до дома. Он был неизменно весел, рассказывал о том, что произошло со времени их последней встречи и в особенности с людьми, у которых ему случилось поработать, – рассказывал на разные голоса, в зависимости от возраста этих людей и страны, из которой они родом, изображал, как они описывают свои затруднения с кранами, трубами и прочим. Некоторые, говорил он, были так благодарны за его услуги, что выдавали ему хорошие, иногда чрезмерные чаевые; другие, даже те, что сами забивали свои водостоки всяким сором, норовили оспорить счет. Все домоуправы Бруклина, говорил Тони, скареды, а домоуправы-итальянцы, обнаружив, что он и сам итальянец, становились еще скареднее. Домоуправы-ирландцы, с сожалением должен сообщить он, жадны и прижимисты в любом случае.